— Ох! Ах! Не могу больше! Растерзай меня! — восклицал женский голос. — Сделай мне больно! Это мне нравится!
У дворецкого округлились глаза, голос женщины был ему явно незнаком.
— О, моя Гвиневер! — восклицал мужчина.
— О, мой Ланселот! — вторила ему женщина.
Дворецкий более не выдержал и дал знак мужикам, они распахнули дверь амбара и ворвались внутрь. Перед ними предстала картина, достойная французского живописца, творящего в жанре эротики: по сену катались обнаженные мужчина и женщина.
Мужики смутились и опустили топоры с вилами. Дворецкий разозлился:
— Тьфу ты! Развратники! Нашли место! Кто такие? — вопрошал он незваных гостей.
Любовники растерялись, даже не пытаясь прикрыть свою наготу.
— Зову барина! Пускай он решает! Вторжение в чужие угодья карается по закону! Да еще и такое выделывают! Совсем совесть потеряли!
Англичанин пришел в себя, схватил плащ и прикрылся. Женщина же так и сидела в позе Данаи [12].
— Я — английский подданный! И здесь случайно… — пытался объяснить он.
— Вы бы, сударь, еще в господскую спальню забрались. Вон всех переполошили! — заметил дворецкий.
— Я вам буду очень признателен, если ваш барин ничего не узнает…
Дворецкий оскорбился.
— Русскую совесть купить хочешь! Вобла ты сушеная! — воскликнул он и бросился прочь из амбара.
Когда на место «происшествия», охраняемое мужиками, пришли Александр Серафимович и Сергей Львович, развратники уже привели себя в порядок.
Майор взглянул на женщину и обомлел:
— Полина! Полина Васильевна! Что вы здесь делаете?
Та фыркнула и повела плечиком.
— Ага, вот как! Вы уже в моем амбаре обосновались! Мало того, что моих тетеревов стреляете, так еще и на имущество посягаете! — возмущался хозяин.
Треверс сник, он прекрасно знал, насколько в Англии тяжело карают за посягательство на чужую собственность. Он чуть не плакал.
— Меня повесят?
Господин Соболев осекся, переглянулся с майором, и они дружно рассмеялись.
Неожиданно Сергей Львович сказал:
— За это вряд ли. А вот за совращение женщины, пожалуй, могут…
— Что? — напрягся англичанин.
— Могут отправить в тюрьму как насильника, если, конечно, вы добровольно не женитесь на своей жертве.
— Она не жертва! — возмутился гувернер. — Сама на меня…
Сергей Львович прекрасно знал, как Полина может «сама» и искренне посочувствовал.
— Думать надо было, любезный.
Треверс сел на сено и окончательно сник.
— Интересно, — начала Полина, — отчего здесь на меня никто не обращает внимание?
Мужчины дружно воззрились на нее.
— Какого внимания вы желаете, сударыня? — поинтересовался Соболев.
— Обыкновенного. Факт нашей близости с англичанином неопровержим. Я требую, чтобы он… Да, кстати, а как вас зовут, сударь? — обратилась Полина к гувернеру.
У господина Соболева и майора округлились глаза.
— Вот это в духе нашего времени! И даже не познакомились! — возмутился хозяин.
— Некогда было, — пояснила Полина. — Так кто ответит на мой вопрос?
— Я — Адам Треверс, гувернер, служу у графини Ремизовой, воспитываю ее сына…
Женщина усмехнулась.
— Прекрасно. Тогда я согласна.
— На что? — удивились мужчины все разом.
— Выйти замуж за Адама, чтобы его не отправили в тюрьму, — невинно пояснила Полина.
— По-о-жалуй, в этом есть смысл, — протянул Соболев, он не сомневался, что Треверс и на следующий год опять будет стрелять в его угодьях.
— И чем быстрее, тем лучше! — вынес приговор Сергей Львович.
Неожиданно в амбар вбежал лакей:
— Барин! Там судебный пристав приехал! Казенное письмо привез!
Треверс чуть не потерял сознание: он понимал, что попал в неприятную историю, и теперь майор поймет, откуда ветер дует.
— Если вы, мистер Треверс, будете кричать и топать ногами при судебном приставе, мы будем вынуждены все ему рассказать о вашем поведении, — предупредил господин Соболев. — И зачем он пожаловал?
8
— Я имею честь видеть господина Соболева? — уточнил пристав.
Александр Серафимович несколько растерялся:
— Да, а в чем, собственно, дело?
— К вам, сударь, никаких претензий со стороны закона. А вот к вашему гостю… — Пристав повернулся к майору Завьялову. — Позвольте уточнить ваше имя, отчество, фамилию, род занятий.
Майор удивился, но все же сказал:
— Я — Сергей Львович Завьялов. Служу в чине майора в артиллерийском полку, расквартированном под Суздалью. Чем могу служить?
Пристав извлек из кожаной сумки незапечатанный пакет, достал из него некий документ и спросил:
— Где я могу присесть? И если возможно, велите принести мне перо и чернила.
У господина Соболева возникло неприятное чувство, но делать нечего: судебного пристава из дома не выгонишь.
Он приказал лакею принести письменный прибор. Пристав, расположившись прямо в гостиной за столом, вписал что-то в казенную бумагу, потряс ею, дабы просушить чернила, и сказал:
— Вот теперь все. Ну-с, господин Завьялов, — пристав протянул ему бумагу, — стало быть, сей документ — для вас.
Майор, буквально ошарашенный, взял письмо, из которого понял, что его вызывают на беседу к некоему господину Боголюбскому по причине того, что он нанес тяжкие телесные повреждения его сиятельству графу Ремизову.
Сергей Львович негодовал:
— Что за бред! Какие тяжкие повреждения! Это все вздор!
— Это вы, сударь, расскажете господину Боголюбскому, а мое дело передать вам бумагу. Вот распишитесь в получении, — пристав достал из сумки блокнот, открыв в нужном мете. — Не забудьте поставить дату и время…
Сергей Львович прокрутил в памяти события последних дней и пришел к выводу, что о казусе, происшедшем в поезде, мог сообщить только мистер Треверс.
«Ну англичанин — сукин сын. Здесь тебе — не Англия!!!» — мысленно воскликнул майор, лихорадочно соображая, что же делать дальше.
* * *
Ольга Викторовна вот уже несколько дней пребывала в своем номере в «Ренессансе». Конечно, гостиница не чета петербуржской или московской, хотя, впрочем, и недурна.
