В конце концов плот прибило к берегу, и побежденный, страдающий от жажды и голода, разбитый главарь принялся заново собирать свою команду. Потому он и оказался здесь, потому и кормил комаров в мангровом болоте; впрочем, лиха беда — начало. Вскоре все вернется: пиратские будни, морские просторы, легкие деньги и игорные столы Макао.
Сомпорн прихлопнул только что замеченного комара; тот уже успел напиться крови и взорвался на плече багровым пятном. Капитан подошел к кровати и стал копаться в рюкзаке. Отыскал флакон мужского парфюма «Обсешн» от «Кельвин Кляйн», побрызгал на себя. Приятный, утонченный запах… Сомпорн обернулся и взглянул в зеркало, провел рукой по волосам, посмотрел, не застряла ли какая крошка в зубах. Хотел уже было выйти, но сперва взял флакон одеколона и брызнул в штаны. Никогда раньше не встречался с супермоделью!
Капитан Сомпорн не стал стучать. Здесь требовалось продемонстрировать власть, а не учтивость. Он зашел в хижину, освещая дорогу фонарем на батарейках; в лучах света роились экзотические насекомые. В ноздри ударил запах — острый, едкий, отвратительный; запах дерьма и страха. Он уже чувствовал этот запах раньше — камбоджийский наркобарон тогда захватил его патрульный отряд и на глазах Сомпорна казнил нескольких бойцов. Все произошло так быстро и оказалось настолько страшно, что кое-кто из оставшихся в живых парней не сдержался и обделался. Сомпорн вспомнил об этом без всякого удовольствия.
Четыре несчастных пленника привалились к стенам хижины, лица у них были бледные и изможденные, на потной коже краснели укусы насекомых.
— Есть хотите?
Британцы кивнули, женщина из Сиэтла захныкала и описалась; Шейла сердито уставилась на Сомпорна.
— Дайте ей умыться!
Сомпорн улыбнулся.
— Может, и дал бы, если бы ее муж вел себя поуважительней.
— Это не для нее, а для меня! Пожалуйста!
Сомпорн переменился в лице, с минуту смотрел на Шейлу, потом нагнулся и расстегнул наручники.
— Идем со мной.
Быстро сковал руки американки из Сиэтла (запах нравился ему ничуть не больше, чем Шейле) и вывел модель на улицу.
На свежем воздухе Шейла сделала несколько глубоких вдохов. Окинула взглядом лагерь — похитители сидели вокруг костра, пили пиво, ели лапшу. Какие-то женщины устроились прямо на земле, слушали транзисторный приемник и чистили манго. В животе у Шейлы впервые после похищения вдруг заурчало.
— Капитан! Почему вы не помогли ей? Ведь это жестоко!
Сомпорн смотрел сочувственно.
— Дело не в том, что я жесток. Это психологический прием.
— Какой прием? Что она сидит в собственном дерьме?
— Я хочу, чтобы вы и остальные поняли: кто будет выделываться, как ее муж, тот умрет, а страдать придется всем. Тогда вам станет ясно, что ничего ужасного с вами не происходит.
— Где вы этому научились? В школе для похитителей?
Сомпорн ввел Шейлу в свой домик.
— Я не похититель. Я — пират.
— Пират? — удивилась Шейла.
Сомпорн кивнул, опустил на пол фонарь и зажег яркую газовую лампу. Тихое шипение и ровный белый свет напомнили пленнице о детских походах с семьей.
— Правда, сейчас я пират без корабля, но все вскоре изменится. — Из шкафчика у стены хозяин достал бутылку виски и две китайские чайные чашечки. — Выпьете? Это знаменитый «Джек Дэниэлс».
— Конечно.
Сомпорн разлил напиток по чашкам и протянул одну гостье.
— Вам, конечно, хочется умыться. У меня есть душ. Вот там.
Он махнул в угол хижины, туда, где на стене висел шланг с небольшой душевой насадкой. В бамбуковом полу были вырезаны отверстия для слива. Все вместе образовывало примитивную душевую кабинку.
Невероятно! Больше всего на свете Шейле в этот момент хотелось смыть с себя чужие экскременты. Ее тошнило от одного запаха, витавшего вокруг подобно жуткой ауре, не говоря уже о раздражении на коже. Но самым страшным и нелепым было ощущение полной антисанитарии. В мозгу бился холодный, вязкий и липкий факт: она весь день просидела в чужих какашках. Сумеет ли она оправиться от такого?
Капитан Сомпорн предлагал спасение: мыло и воду, возможность помыться. Однако Шейла колебалась.
— Я не знаю…
— Вода не очень горячая, но чистая. И мыло есть.
Шейла глотнула виски — жидкость пролилась в горло, потекла в желудок, согревая и успокаивая. Пленница изучала Сомпорна, наблюдала за тем, как он пьет. Смотрела, как он сидит — спокойно и уверенно.
Шейла привыкла быть красивой женщиной и понимала, что происходит.
— Вы будете смотреть, как я моюсь?
— Нельзя же, чтобы пленники убегали.
— Мне нужна чистая одежда. Надеть это снова я не смогу.
— Я дам одежду.
Шейла смотрела на Сомпорна и думала, что он похож на многих других мужчин в ее жизни. На актера, с которым она жила, — того, знаменитого, с ямочками на щеках; на известного кинорежиссера — лысого и в очках; даже на того чокнутого продюсера — явно голубой, на вечеринки он желал ходить с девушкой-моделью.
Все они были такие неуверенные в себе, настолько боялись женщин и женского тела, что вынуждены были прятаться за славой, статусом и деньгами. Не способные на близкие отношения, все они хотели доминировать. Хотели чувствовать власть. Как будто равенство с женщиной было равносильно кастрации или могло заставить их члены съежиться и спрятаться в панцирь, как черепаха. Они желали ее, потому что это повышало их статус. Она была так же важна для них, как «мазератти», как загородный дом или часы «Ролекс».
И почему мужчины — такие дети? — частенько думала Шейла. В чем у них проблема? Чего они боятся? Что потеряют, если раскроются и поделятся своими переживаниями с женщиной? Что с ними станет, если они рискнут поддаться, подчиниться, уступить?
«А вдруг им понравится?»
Она стала расстегивать рубашку. Сомпорн, скрестив ноги, уселся на пол, зажег сигарету и смотрел, как она снимает одежду. Она была невозмутима. Ни смущения, ни застенчивости. Надо полагать, привыкла раздеваться на публике; ведь модели так и делают, правильно? Но он никак не ожидал того, что увидит дальше. Шейла расстегнула бюстгальтер — лицо Капитана Сомпорна вытянулось. Груди у девушки были большие и пышные — само совершенство, даже больше, чем просто совершенство, живое воплощение утонченности в стиле японской керамики-«раку». Однако не размер и не форма вызвали такое изумление Капитана. Нет, дело было в цвете ее кожи. Никогда прежде не видел он такой белой кожи… Все тело пленницы было золотисто-коричневое, и только груди мерцали почти прозрачной белизной, точно свежайший кальмар. Соски же были того оттенка розового, что встречался Сомпорну лишь на коралловых рифах. Девушка скинула шорты, обнажая жемчужные ягодицы.
