— Река кишит Речниками, — казал Куропат. — Пора нам рассчитаться.
Клент с надменным видом отсчитал несколько монет и вложил в раскрытую ладонь Куропата.
— С вас надбавка за плохое поведение, — сказал Куропат.
Клент оглядел матросов, смотревших на него с тупой злобой, и высокомерно поджал губы.
Неожиданно он схватил Мошку в охапку и сказал:
— Забирайте гуся.
И зашагал по трапу на берег, невзирая на яростные попытки Мошки освободиться.
Она успела увидеть, как Сарацин вопросительно поднял голову, глядя ей вслед, а затем чепчик сполз ей на глаза.
Как ни пиналась Мошка, как ни вырывалась, Клент нес ее в охапке добрых пять минут, а потом наконец бросил на траву. Мошка встала на ноги, и тогда небесная высь, солнце и облака, кусты и кружащие в воздухе мушки услышали Великий обмен недопустимыми словами.
Мошка начала с того, что подслушала у ругающихся уличных торговцев, препиравшихся между собой. Смысл сводился к собачьей требухе и протухшей еде.
Эпонимий Клент куртуазно адресовал Мошке слова, которыми в разбойничьих балладах называют неблагодарных и коварных женщин.
Мошка описала собеседника серией недопустимых слов, которыми воры называют осведомителей, а солдаты — детей, подглядывающих в замочную скважину.
Клент же ответил ей сокрушительным набором прилагательных, почерпнутых из научных статей о моральном разложении современной молодежи.
Тогда Мошка напряглась и выдала затейливую тираду, вычитанную в одной из книг отца, еще до того, как дядя их предусмотрительно сжег.
Клент воззрился на нее, хлопая глазами.
— Ну, это уже полная бессмыслица, — сказал он. — Я отказываюсь верить, что ты имеешь хоть малейшее представление о том, что значит «этически релятивистская субстанция», уже не говоря, что…
Он не докончил фразу, устремившись взглядом поверх Мошкиной головы.
Тут они услышали стук колес по булыжной мостовой. Вдалеке из-за кустов показалась доверху нагруженная повозка.
В тот же миг наши путники забыли о препирательствах и что есть мочи припустили в сторону повозки. Мошка неслась через траву и колючий кустарник, подняв юбку до пояса, а Клент свистел на бегу, чтобы привлечь внимание погонщика.
Повозка оказалась обычной телегой. Горы всякой всячины удерживала на месте натянутая вдоль и поперек веревка. Погонщик, щуплый, загоревший до черноты человечек, грыз корку хлеба. Он явно не перетрудился: лошадь сама прекрасно знала, что делать.
— Небось, в Манделион спешите? Забирайтесь на телегу, коли место сыщете. У меня поклажа хоть и с зубами, но не кусается.
Мошка откинула полог с одного ящика, и на нее оскалилась пара дюжин железных ухмылок, эдаких дьявольских челюстей.
— Капканы. Всякие разные, какие душе угодно. Капканы на зверей и на людей — чтобы поймать за нос барсука и за ногу преступника.
Мошка прикрыла ящик и осторожно забралась сверху. Она сидела, подавшись вперед и сложив руки на коленях. Каждый ухаб отзывался лязгом груза.
«Капканы для Клента, — думала Мошка, поеживаясь. — Один в кровать, другой под стол, и еще в тарелку».
У агента Книжников хватает врагов. Она решила, что до Манделиона будет вести себя прилично, а там непременно найдется покупатель на сведения о Кленте. И когда у нее будут деньги, она выкупит Сарацина, заплатит взнос за школу и накупит капканов для Клента…
— Я их сам мастерю. От и до — вот этими руками. Есть даже капканчики на пояс, от воров, чтобы в кошелек не лазили…
— Неужели? — воскликнул Клент. — Это поистине гениально! А вы не думали расклеить объявления с рисунками, чтобы больше народу узнало о ваших капканах? Можно написать, что товар штучный, вот-вот закончится, поскольку бандитская хунта, пострадав от ваших изделий, объявила вас смертным врагом…
Хриплый смех погонщика сменился кашлем.
— Как у вас ладно выходит, — сказал он. — Люблю такие обороты… Прямо как по-писаному… Ну-ка, глядите, кто-то в яму угодил.
Белая карета никак не ожидала, что здесь окажется кювет, и застряла там колесом. Мошка ни разу в жизни не видала такой большой и роскошной кареты. Та стояла поперек дороги, накренившись. Наверняка колесо соскочило с оси. Две белые лошади щипали траву, а два одетых в белое лакея осматривали поломку. Сама карета медленно покачивалась на рессорах, плавно, словно лодка на волнах. Все это — и карета, и лошади, и лакеи — производило совершенно неземное впечатление, будто явилось из сказки.
— Пора заняться делом, — сказал погонщик и соскочил на землю.
Этот человечек даже не усомнился, что ему по силам починить карету. Лакеи прониклись его уверенностью и пообещали щедрое вознаграждение, если он выручит их из беды. Тут вышла небольшая заминка. Разговор о размере вознаграждения потихоньку перерос в бурную дискуссию.
На лоб Эпонимию Кленту упала первая капля дождя, в чем тот увидел веский повод вмешаться в спор.
— За пять минут работы? — возмущался кучер на козлах кареты. — Да это грабеж средь бела дня!
— Что вы говорите? — воскликнул Клент пафосно. — Уж лучше грабеж средь бела дня, чем смерть в сумерках. Не забывайте, по округе рыскает знаменитый капитан Блит.
— Кто?
— Ах, должно быть, вам он известен под другим именем, — сказал Клент. — Опасный человек, головорез.
— Чертов Побратим! — выкрикнула Мошка.
На нее уставились все, включая Клента.
— Да, — продолжала Мошка, — он такой ловкач на всякое убийство, что люди говорят, будто сам дьявол нашептывает ему из-за плеча. Вот, скажем, он всегда знает, у кого мушкеты, и убивает тех первыми.
Она с удовольствием отметила, как побледнели кучер и один из лакеев.
— Одним выстрелом, — добавила она, — прямо в глотку!
Клент приподнял брови и кивнул, подтверждая ее слова.
Легкий ветер теребил кружевную занавеску кареты, Мошке виделось в этом что-то тревожное. С верхней рамы упала капля грязи и растеклась по двери. Из окна показалась рука в белой перчатке и стерла грязь белым платком. Мошка смотрела на эту руку, на это воплощение белизны и понимала, что ни черта не знает о белом цвете.
Раньше она считала, что белый — цвет старости и увядания. Цвет вещей, слишком долго пролежавших в воде. Но теперь перед ней предстал совершенно иной белый цвет.
Заодно Мошка осознала, что и богатство понимает неправильно. Раньше приметами достатка ей служили запах жареного мяса, красные щеки, тройной подбородок и большое, крепкое брюхо.
Теперь ей открылось, что богатство бывает иным — легким, воздушным, словно летний дождь из жемчуга.
Раньше Мошка никогда не видела жемчуга. И вдруг в окне кареты появилась женщина, а на платье у нее — целые нитки жемчужин.
