— Кто это? — Вероника показывает на крайний снимок в верхнем правом углу.
Я пытаюсь понять, какой именно снимок она имеет в виду.
— Там, где я в пачке, рядом со мной?
— Это разве ты?
— Хорош, правда?
— У вас что, маскарад был?
— Нет, это я устраивался на работу, проходил собеседование.
— А зачем ты надел пачку на собеседование?
Вероника иногда не сразу понимает, что я шучу.
Думаю, я к этому привыкну.
— Да нет. Конечно, был маскарад.
— А-а-а. Но я не эту имела в виду, а соседнюю.
— А, вот ту… это…
Потом, какую-то долю секунды, я пытаюсь вспомнить его имя. У него неровные зубы, светлые волосы, он очень высокого роста, родом с севера, из Ньюкастла. Три года мы были лучшими друзьями. Не разлей вода. Теперь вспомнил.
— Это Мартин Бакл.
— Я с ним не встречалась?
— Нет. Мы уже не общаемся.
— Почему?
— Не знаю. Просто разошлись.
И я несусь по течению дальше: моя жизнь, друзья, все, что было. Наконец потоком меня приносит к Вронки. И тут я падаю. Поправка. Уже упал.
Вронки выбирает наугад следующую фотографию.
— А это кто?
— Слева еще один Мартин, Мартин Кибл. Это его девушка, Сэлли. А я стою с… как его… Нивен какой-то там. Такое странное имя… Нивен, Нивен Бендер. Мы вместе учились в университете. Симпатичные ребята. Отличные ребята.
— Вы по-прежнему встречаетесь?
Я качаю головой. Мартин разбился на горных лыжах, но и с остальными мы давно не встречаемся. К тому времени он расстался с Сэлли. Кто знает, где она сейчас. Нивен Бендер осел где-то в Уэльсе. В прошлом году он прислал мне открытку на Рождество.
Я стал просматривать снимки в поисках старых друзей. Тэрри и Кэл — уехали в Америку. Эндрю Баракло — перестали общаться после того, как он слишком много проиграл мне в покер. Хотя я и отказывался брать деньги. Кэти Шаут — одна из лучших среди моих друзей-женщин. Вышла за парня, который терпеть меня не мог, что, впрочем, было взаимно. Так мы разошлись с Кэти. Пол Бэйкер — огромная копна соломенных волос и узкая грудная клетка. Переехал работать в Шотландию. Звонит иногда. У него уже трое детей.
Я все смотрю и смотрю. Несколько десятков лиц взирают с фотографий на меня, лиц некогда близких мне людей. С которыми я смеялся, делился секретами, выпивал, играл в дурацкие игры и которых я по-своему любил. Почти все они далеко. Обзавелись семьями и жильем в кредит в Уэстон-супер-Маре. Работают программистами за границей. Не могут или не хотят общаться. Выпали из поля зрения или из жизни. Старые друзья, с которыми я не общался годами, и не только потому, что нас разделяют расстояния, но и потому, что отношения естественным образом распадаются.
Друзья уходят по-разному. Иногда трагично. Среди лиц на фотографиях я могу различить одного наркомана, одного пропойцу, двое не вылезали из депрессии, один практически шизофреник, провел полгода в клинике. Есть там и те, с кем я ходил в школу, в институт, с кем я работал, с кем познакомился через друзей. И вдруг я понимаю, что большинство этих людей, добрую их половину, я не… мне не…
Не то, чтобы они мне не нравятся, просто они здесь потому, что всегда здесь были. Это дело привычки, что ли. Они — часть вашей жизни. Так или иначе, они не дают вам упасть, напоминают вам, кто вы, что с вами стало. Иногда это раздражает. Старые друзья могут превратиться в сухостой, в окаменелый лес. И тогда вы будете с трудом прокладывать себе путь через него, не для того, чтобы продвинуться вперед, а просто чтобы остаться в настоящем, чтобы прошлое не засосало.
Вероника теперь смотрит на другой угол коллажа, справа внизу. Этот угол особенный… одни и те же лица повторяются снова и снова. Я, Колин, Нодж и Тони. Осенью на празднике в Мюнхене Тони мочится на лобовое стекло фургона при включенных дворниках. Ибица, не то 93-й, не то 94-й? Мы все приняли экстази, это был дурдом. Я, Тони и Нодж забрасываем футбольными мячами Колина. Вот мы вчетвером ныряем в идеальной голубизны бассейн, не помню, где это было, может, мы тогда в первый раз отмечали 14 августа?
Просматривая снимки и перебирая прошлое в памяти, я подумал, что нас действительно осталось только четверо. Все остальные замкнулись в своих маленьких мирках, где нет места приятелям или где с ними не особенно считаются. С такими приятелями я иногда встречаюсь по отдельности, мы ужинаем или выпиваем, с ними и с их девушками или женами, я могу заехать к ним посмотреть на детей или пойти с ними вместе в кино. Но с этими тремя мы до сих пор встречаемся, скидываемся, выпиваем, устраиваем мальчишники, потешаемся друг над другом, над женщинами, надо всем подряд.
Все это здорово. Точнее, было здорово. Наверное, они считают, что с появлением Вероники все это в прошлом. Но, по-моему, совсем не обязательно. Нельзя просто так бросить своих друзей, даже если собираешься жениться. И я не буду их бросать. Вероника должна это понять. Это было бы по-женски. Мне всегда казалось, что женщины склонны к измене, склонны переоценивать свою связь с мужчиной в ущерб всему остальному. Господи, как я ненавижу это слово. Связь. Я представляю себе полную шлюпку родственников, связанных друг с другом веревками. Может быть, именно поэтому Вероника не нравится Ноджу, Тони и Колу. Они опасаются переоценки. По крайней мере, мне кажется, что она им не понравилась. Потому что, когда мы встретились все вместе в первый раз — это было несколько недель назад, — обстановка была как в разделочной морга, где работает Вронки. Леденящая. Никакого движения, никакой попытки сблизиться. Мы разошлись через полтора часа, за полчаса до закрытия паба.
Как будто читая мои мысли — интересно, как она это делает? — Вероника произнесла, не поворачивая головы:
— Я полагаю, это твои лучшие друзья.
— Кто? — спросил я, хотя прекрасно знал, кого она имеет в виду.
Она показала на фотографию 1984 года. Тони в образе варвара, фиолетовые волосы, из-под брюк торчат драные трико, высокие лакированные «мартинсы», я тоже выпендрился: волосы выкрашены в белый цвет, короткая стрижка, полосатые джинсы. Смотрю на Ноджа: его не узнать — худое лицо, ни намека на лысину, как будто другой человек, образ которого почти стерся в моей памяти. Тогда в его лице была чувственность, даже утонченность, сейчас это непроницаемая, глухая, вязкая стена. Я не помню, чтобы Нодж выглядел изящно или казался счастливым. А ведь было время, когда он носил яркую одежду: на нем канареечно-желтая футболка и зеленые брюки. Я так давно не видел на нем ничего, кроме серого, коричневого или черного, что уже и забыл, насколько прежде он был смелее в выборе цветовой гаммы. Только Колин почти не изменился: одет плохо, прыщавое лицо уже тогда оправдывалось и предчувствовало неудачи. Самая дешевая, самая низкопробная одежда. У меня сердце сжимается от боли, когда я смотрю на него. Бедный Кол. С ним я познакомился гораздо раньше, чем с остальными. Мы еще детьми играли вместе в футбол. Я тогда любил его, подумал я про себя и тут же устыдился этой мысли.
