У каждого предмета имелась своя оценочная стоимость. Несвойственным ей аккуратным, четким почерком Кейт проставляла в последней графе цифру и быстро подсчитывала общую сумму. Она скоро устала от этой арифметики. Так грустно было при мысли, что вся красота и изысканность этих предметов, которыми пользовалось и которые наверняка любило не одно поколение обитателей Эндслей, вмещаются в несколько сухих стандартных строчек. Когда-то этот дом был для многих людей надежным убежищем, где можно было укрыться от жизненных бурь и невзгод окружающего мира. А теперь вот они с Джеком явились, словно разбойники, разоряющие чужое родовое гнездо. Они здесь совсем посторонние люди, и до этого дома с его историей им нет никакого дела. Да и друг другу они тоже чужие. Скоро они уедут отсюда, и мощные бульдозеры снесут с лица земли низенький коттедж миссис Уильямс, чтобы освободить место для роскошного курорта, а здесь, в холле, устроят ресепшен и еще, наверное, бар. Кейт уже представляла себе довольные лица туристов, прибывающих сюда, чтобы провести выходные на лоне природы.
Джек прекрасно знал свое дело, замечания его были лаконичными и профессиональными. Он быстро определял стиль, в котором был исполнен тот или иной предмет интерьера, почти без пауз диктовал его описание. И Кейт была благодарна ему за то, что он не придирался к ней, не надувал перед ней щеки. Джек диктовал, а она записывала. Она словно превратилась в невидимку, и возможность хотя бы на время забыть, кто она и как оказалась здесь, умиротворяла и успокаивала ее.
Они закончили в семь часов, и к этому времени пальцы Кейт уже сводило судорогой: не так-то просто быстро писать под диктовку, да еще разборчивым почерком.
– Ну что, на сегодня хватит? – спросил Джек.
Она благодарно кивнула и сунула бланки описи в папку.
– Кажется, я чую запах чего-то вкусненького, – добавил он, зевнул и сладко потянулся, подняв руки над головой.
Они отправились на кухню. Миссис Уильямс потрудилась на славу: в духовке заманчиво золотилась корочка запеканки, а на длинном сосновом столе уже стояли два прибора, а также блюдо с салатом, ваза с фруктами и тарелка с нарезанным сыром.
– Вот это очень кстати! – обрадовался Джек и потер руки. – Я просто умираю с голоду.
– А где же сама миссис Уильямс? Она что, невидимка? – удивилась Кейт, прислонившись к столешнице. – Прямо как в сказке «Красавица и чудовище».
– А по-моему, такое обслуживание можно назвать идеальным, разве нет?
– Ммм…
– Ага, как раз то, что нам нужно! – Джек указал на стоящую между двумя высокими бокалами бутылку красного вина. – Кейт, вам налить?
– Спасибо, не надо.
– А может, все-таки соблазнитесь? Вы уверены, что не хотите?
– Совершенно уверена, спасибо.
Джек почему-то невольно вспомнил рассказ Рейчел о том, что отец ее племянницы был алкоголиком. Впрочем, это его в любом случае не касается. Он налил себе.
– Надеюсь, вы не против, если я выпью?
– С какой стати мне быть против?
Джек пожал плечами, стараясь казаться невозмутимым:
– Действительно.
Скрывая смущение, он улыбнулся и отпил добрый глоток вина, словно демонстрируя, что ему абсолютно ничего не известно ни про нее, ни про ее семью.
Кейт нахмурилась, не в силах скрыть раздражение. Эта болтушка Рейчел наверняка все ему рассказала.
– Как здесь жарко! – воскликнула она и посмотрела на окно.
– Вы правы. Давайте-ка поужинаем на свежем воздухе.
– Отличная идея.
Стоило им очутиться в саду, и напряжение сразу само собой рассосалось. Как хорошо сидеть здесь, а не в жаркой кухне с ее старинной печкой. Поставив на подносы тарелки с едой, они снова устроились под каштаном, за тем самым низеньким столиком, где сегодня уже пили чай.
Легкий прохладный ветерок шевелил листву у них над головами. Вот странно, за все время работы ни один из них ни разу не почувствовал неловкости, а теперь…
– Вы всегда были оценщиком? – ковыряясь в тарелке, спросила Кейт, чтобы разрядить атмосферу.
Вопрос прозвучал сухо и, пожалуй, глупо.
Джек поднял голову.
– Нет, – ответил он. – А вы, я слышал, художница?
Кейт никак не ожидала столь быстрой реакции: разговор перешел на нее. Пришлось кивнуть.
– И чем именно вы занимаетесь? – продолжал он расспросы.
– Пишу картины. Делаю репродукции.
Джек вскинул брови:
– Неужели? То есть настоящие картины, как, например, «Мать художника» Джеймса Уистлера? Я видел ее в музее в Париже.
Кейт отщипнула кусочек хлеба:
– Я специализируюсь на французской и русской романтической живописи восемнадцатого века.
– Эпоха Просвещения?
– Да.
Он усмехнулся.
– Что такое? – насторожилась Кейт.
– Нет-нет, ничего. Просто Рейчел не сказала мне, что вы занимаетесь подделкой картин. – Он посмотрел на нее искоса. – А втюхать кому-нибудь уже пробовали?
– Подделка здесь ни при чем, – ответила Кейт, хлебом собирая с тарелки соус. – Просто это не оригинал, вот и все. Но вы правы, копии частенько пытаются, что называется, втюхать вместо оригинала. Однако большинство копий, которые делаю я, покупают скорее для страховки. Оригинал могут украсть, он может сгореть при пожаре… А ведь так обидно лишиться настоящего шедевра, пусть даже совсем небольшого.
– Кажется, я вас обидел? Простите. Не зря мама постоянно твердит, что мне лучше помалкивать в приличном обществе. Вечно я ляпну что-нибудь такое…
– Ну, это она наверняка говорит любя.
Джек рассмеялся:
– Да уж, матери всегда все прощают детям. А вот интересно, – попытался он продолжить разговор, – почему вы выбрали именно этот период?
– Просто запала на него.
– Век Разума?
– Однажды меня попросили сделать trompe l’il[3]. В одной потрясающей квартире с окнами в парк. И тут обнаружилось, что у меня здорово получается. Да и денежки можно заработать неплохие. В конце концов, – она откусила кусочек хлеба, – если повесить на стенку копию «Подсолнухов», все сразу догадаются, что это не оригинал. Но если взять картину не столь знаменитую и не такого известного художника…
– Умно. Небось это все Константайн придумал?
Ну бывают же такие сообразительные люди! Кейт нервно поерзала на стуле.
– Не совсем… Но заказ действительно поступил от его клиента.
