Впрочем, в глубине души приход женщин Уилли даже льстил. Внешне он неказист, в манерах грубоват. С уходом жены единственные дамы, с которыми Брю имел физический контакт, были с металлическими буферами и фарами вместо глаз. Он уж и позабыл, каково это – быть объятым разгоряченными феминами, задыхаться от их духов и радушных поцелуев. Уилли рдел от макушки до щиколоток, ощущая, как «женщины роскошного возраста», то по одной, а то и сразу по две, налегают и щедро елозят по нему своими телесами, воскрешая в памяти порочно-сладостные воспоминания. Одна из причин, по которой Брю скрылся в убежище мужского туалета, это как раз попытка стереть со щек и рта следы губной помады, чтобы не выглядеть подобно «раздобрелому купидону, рекламирующему по бедности день Святого Валентина» (слова Арно).
Сейчас, стоя у двери туалета, Уилли озирал калейдоскоп лиц, словно бы видя их заново. Первое, что бросалось в глаза, это сколько же из них с плутовским прошлым. Вон Гручо, спец по запуску движков без ключа зажигания – из него бы вышел неплохой механик, кабы ему можно было доверять. Но он выжига: мухлюет при продаже машин, на которых должен работать, а маржу загребает себе. Рядом с ним радуется жизни Томми Кью, аферист, каких поискать, индивид совершенно без тормозов – видно, таким уж родился. Поставщик всего пиратского: фильмов, музыки, софта – ему бы впору повязку на глаз и попугая на плечо. Однажды Уилли в припадке безумия (не иначе) прикупил у Томми пиратскую копию одной киноновинки. Так там звук почти полностью заглушался мощным хрустом попкорна, а где-то рядом вовсю шалила парочка – если не шпарилась напрямую, то во всяком случае максимально приблизилась к этому в условиях полного кинозала. Вообще картина вполне типичная для нью-йоркской киношки накануне выходных, вот почему Уилли совсем перестал ходить в кинотеатры. Безыскусно обернутое подношение Томми – нечто, подозрительно похожее на подборку пиратских ДВД, – лежало в углу, поверх общей кучи подарков ко дню рождения.
Были и такие, которые теоретически могли бы находиться здесь, но по совершенно разным причинам отсутствовали. Гробовик Эд отбывал «от двух до пяти» в орегонском Снейк-Ривере за прелюбодеяние с трупом. Слово, скорее всего, не вполне верное. Точную формулировку обвинения Уилли не знал, да и, откровенно говоря, знать не желал. Он не из тех, кто обсуждает чужие сексуальные наклонности. Сам факт того, что один голый человек был застигнут в интимной позе с другим голым человеком, ему абсолютно поровну. Но когда один из этих голых оказывается, гм, не на пике своего здоровья, то это уже проблематично. В Гробовике Эде, надо сказать, всегда просматривалось что-то ползучее. Не так чтобы комфортно находиться рядом с человеком, пытающимся зарабатывать на жизнь похищением трупов и удержанием их с целью выкупа. Оставалось успокаивать свою психику тем, что до поступления выкупа Гробовик Эд держал трупы хотя бы в морозильнике, а не у себя в кровати.
А вот Джей – совместитель, лучший из спецов по трансмиссиям, известных Уилли, – пять лет назад умер. Ночью во сне остановилось сердце (если вдуматься, финал не такой уж плохой). И все же Уилли по Джею скучал. Не человек был, а глыба: сама порядочность и здравый смысл – качества, увы, не свойственные кое-кому из тех, кто сегодня собрался здесь, в «Нейте». Добрый старик Джей. Так уж и старик? Уилли печально покачал головой. Забавно: Джей всегда казался ему старым, хотя теперь сам Уилли отстоял всего на пять лет от того возраста, в котором умер Джей.
Взгляд Брю заскользил дальше, ненадолго притормозив на женщинах (из них некоторые сейчас смотрелись очень даже ничего: как видно, сказывалось выпитое); прошелся по Нейту – тот у себя за стойкой флегматично мешал заказанный коктейль; затем по фигурам незнакомых мужчин и женщин в уютных коконах полумрака, с золотистым гримом свечных отсветов на лицах. Так Уилли стоял, полускрытый в затенении и сейчас словно отрезанный, отмежеванный от всего происходящего. Призрак на собственном празднике. Ощущение неожиданно приятное.
Сбоку к стене жался уже разоренный фуршетный стол, на котором из угощения оставались лишь разрозненные останки жареного цыпленка в соседстве с ломтиками мясной нарезки и блюдцем острого чили, а также недоеденным тортом. А в углу справа от стола, отдельно от остальных гуляющих, сидели трое. Один из них – Луис. Со дня их памятной первой встречи у афроамериканца прибавилось седины, а грозности, наоборот, поубавилось. Хотя это, скорее всего, оттого, что они с Брю уже много лет знакомы – в других обстоятельствах Луис мог смотреться очень даже устрашающе.
Справа от Луиса сидел Ангел, ниже его почти на голову. Гляди-ка, приоделся, то есть стал походить на растрепу чуть меньше обычного. Даже вон побрился – и сразу помолодел. О прошлом Ангела Уилли знал немногое, больше догадывался. С виду вроде и не скажешь, но в людях Брю разбирался неплохо. Как-то раз он пересекся с человеком, который в свое время знавал папашу Ангела – по словам парня, «сучару из сучар, каких только носила земля». В разговоре прозвучал темный намек на изнасилования, сдачу мальчугана в пользование за деньги и выпивку, а то и просто потехи ради. Об услышанном Уилли, естественно, никому не сказал, но оно отчасти объясняло, откуда у Ангела с Луисом такая неразрывная связь. Даже ничего не зная о происхождении Луиса – где рос, как и кем воспитывался, – на одном чутье можно сделать вывод, что оба, и Ангел, и Луис, слишком много выстрадали в детстве и что каждый находил в своем партнере эхо себя самого.
Но настораживали Уилли не они, а тот, третий. Ангел с Луисом, негласные партнеры по бизнесу, были для него все же не столь загадочны, как их товарищ. В присутствии Ангела с Луисом Брю по крайней мере не чувствовал, что миру грозят выход из заведенного порядка и погружение в тревожный сумрак, что в жизни существует нечто неизведанное, если не сказать потустороннее. А вот этот, третий, вызывал у Уилли именно такое ощущение. В целом он этого человека уважал и даже испытывал к нему симпатию, но есть в нем что-то… Какое там слово использовал Арно – «надмирный»? Надо будет где-нибудь глянуть. Чувствуется, что слово не совсем верное, но… короче, не от мира сего. Можно и вовсе сказать – запредельный.
При всяком контакте с этим индивидом Уилли отчего-то грезились церкви с курящимся фимиамом, проповеди с предостережениями о геенне огненной и вечном проклятии. Вспоминалось собственное детство, когда он мальчиком прислуживал при алтаре. Казалось бы, вздор, но тем не менее это так. Тот человек нес с собой намек на ночную мглу. Каким-то образом он напоминал солдат, что встречались Уилли во Вьетнаме. Людей, прошедших через горнило увиденного и содеянного, коренным образом их изменившее. Преобразившего настолько, что даже в обычном разговоре чувствовалось: некая их часть при этом отстранена от происходящего и находится в каком-то совершенно ином месте, где неизбывный мрак и смутно различимые фигуры издают резкие клекочущие звуки в сгущениях теней.
К тому же этот тип опасен. Не менее смертоносен, чем те двое, что сейчас сидят рядом. Только их смертоносность составляет часть их натуры и они с ней вполне сжились, в то время как этот против своей, наоборот, борется. Когда-то он был копом, но в некий черный день оказались убиты его жена и дочурка, причем убиты с неслыханной жестокостью. Того, кто это сделал, бывший коп в конце концов нашел и не пощадил. Как узнал Уилли, с той поры этот человек спровадил на тот свет еще целую вереницу редкостно гнусных, порочных мужчин и женщин, а Ангел с Луисом ему в этом помогали. При этом пострадали все трое.
