– Вы, молодежь, как бойцовые псы, чесслово, – посетовал ей вслед Эшманн. – И как вы вообще до тридцати доживаете? – Он положил руку Вику на плечи. – Я знаю, Вик, я старею. Мне этой ночью снилась мандала. Простая, очень простая. Всего четыре-пять концентрических кругов, но взгляда не отвести. Они были серебристые.
– Очень интересно, – отозвался Вик.
У Эшманна сделался обиженный вид.
– Вик, ну ты бы меня послушал. Мандала – это знак, что человек меняется к лучшему. Принимает верное решение перейти из одной комнаты своего бытия в другую.
– Что, правда?
– Правда. Я доволен собственным продвижением. Может, я выйду на пенсию счастливым.
Серотонин поднял к свету бутылку «Блэк Харт».
– Я, наверное, тоже должен быть собой доволен, – сказал он. – Достигая дна каждой такой бутылки, я тоже что-нибудь в этом роде вижу.
Эшманн коротко рассмеялся.
– Ты для меня слишком умен. Но взгляни! – Загубником трубки он указал на Тракт Кефаучи, раскинутый в небе над Саудади ожерельем из полудрагоценных камней. – Мне обычно снилась эта штука. – И вздрогнул. – Из ночи в ночь, пока я был юн. Нет менее упорядоченного объекта. Какой он бессмысленный и неоформленный! Там, как говорят, физика неправильная, сорвалась с цепи во Вселенной. Ты это понимаешь? Я – нет. – Он потрепал Вика по плечу, словно полагая, что тот мог его не понять, или неуверенный, что привлек внимание собеседника. – А теперь и здесь, внизу, тоже так. Мы понятия не имеем, что творится в Зоне Явления. Но что бы оттуда ни вылезло, – добавил он, – с ним приходится разбираться мне.
Вик не придумал ответа, поэтому смолчал.
Это, казалось, только подтвердило подозрения сыщика, поскольку Эшманн покачал головой, развернулся и сел в «кадиллак», где и остался дымить трубкой, ерзая под дождевиком.
– Окажи милость, Вик, – сказал он далеким голосом, – закрой дверцу.
Вик так и сделал, и сыщик продолжил:
– Ты туроператор, и это хорошо. Хорошо, пока ваш маленький бизнес не создает мне проблем прямо под носом. – Он пожал плечами. – В обычных обстоятельствах я бы не стал к вам с Поли де Раадом цепляться: ему палец в рот не клади. Это между тобой и Поли, с какой стати мне лезть? Но то, что вы с Поли надыбали в кафе «Прибой», – новое.
Вик никогда не слышал про кафе «Прибой».
– Не понимаю, о чем ты, – ответил он.
– Вик, если вы тырите оттуда новый тип артефактов, я тебе голову скручу, я клянусь.
– Я никогда не слышал про это место! – воскликнул Вик. Но Эшманн уже отвернулся к ассистентке и сказал ей что-то, чего Вик не расслышал. Она ответила, оба засмеялись. Странная парочка. Глаза женщины на миг расфокусировались, стали плоскими и загадочными, отразив свет дождливого вечера; по ее руке энергичными импульсами струились данные. Улыбнувшись Вику на прощание, она шутливо отсалютовала, словно намекая, что вскоре увидит его снова. Затем завела мотор, и «кадиллак» медленно отъехал от тротуара.
– Эй, Вик? – окликнул его через плечо Эшманн, уезжая. – Когда в следующий раз наведаешься к Эмилю Бонавентуре, передай ему привет. Скажи, что я его люблю!
* * *
– Ну, что думаешь? – спросил сыщик у ассистентки.
Они сидели в салоне «кадиллака», отделанном искусственной кожей, и вдыхали ее теплый запах под мигание уличных огней. Руки ассистентки лежали на рулевом колесе. Ноги – на педалях. Эшманн уже отметил, как она целеустремленна в таких делах.
– Вы лучше меня его знаете, – сказала она после долгой паузы.
– И хорошо, что ты это понимаешь. Есть еще что сказать?
– Мне кажется, он удивился.
– Наш Вик, – сказал сыщик, – он такой. Всегда удивляется.
– Не знаю, что вы под этим понимаете. – Взгляд ее уперся в пустую улицу. Эшманн подождал, не пожелает ли она еще что-нибудь добавить, и улыбнулся себе под нос. Спустя минуту с озабоченным видом полез за спичкой в прихваченный из кафе «Прибой» коробок, открыл пепельницу на приборной панели, откуда пахнуло застоявшимся табачным духом, и сунул туда спичку, не зажигая ее.
– Ты же знаешь, что он мог тебе навредить, – сказал он.
Теперь уже она улыбнулась.
– Вы за меня не переживайте, – заверила она Эшманна. Ее карьера в спортивной полиции, объяснила она, требовала такой перекройки, что гражданским портняжкам и не снилась. И это не последнее профессиональное преимущество.
– Давай-ка на Роуздэйл-авеню, – приказал Эшманн.
Эта часть города была под постоянным колпаком. Над всем здесь нависали межзвездные круизные лайнеры: «Джейн Энн Филлипс»[14]компании «Пангалактик», формайловская «Церера»,[15]«Нервная анорексия» от «Бетс/Хирстон» и с полдюжины других; колоссальные корпуса кораблей обгорели до матово-серого оттенка от многочисленных прохождений через атмосферу и кое-где стали с поверхности похожи на соты от непредсказуемых гамма-бурь Радиозалива. С каждым приближением к планете корабли теряли очередной слой краски; по этому можно было судить, как далеки они от начала тура, ибо опаленный трением металл слабо светился под бледно-красными и тускло-голубыми корпоративными ливреями.[16]А глубоко в машинных отсеках, облачась в освинцованные скафандры, жокеи-частичники ломали головы, как согласовать три разных набора законов физики, каждый со своим комплектом якобы нерушимых граничных условий, так, чтобы стартовать с планеты, не побеспокоив пассажиров перегрузкой.
Эшманн созерцал огромные корпуса, чуть колыхавшиеся друг относительно друга, словно деревья в лесу.
– Отсюда приходят все наши проблемы, – сказал он.
– Я-то думала, что из Зоны.
Он счел, что круто взял, и сменил тему.
– Прошлым вечером я заглядывал в клуб «Семирамида». И как ты думаешь, кого я там обнаружил? Викова приятеля, Толстяка Антуана, с Моной на буксире. Пили те странные коктейли, какие ему по вкусу.
– Вот и улика, – сказала ассистентка.
Для нее все очевидно: Серотонин связан с Антуаном, де Раад связан с Антуаном, а Антуан – с кафе «Прибой». Но Эшманн пожал плечами.
– Может, это что-нибудь и означает, – согласился он, – но, скорее всего, нет. А притормози-ка.
Он что-то уловил: какое-то движение, тень, скользящую вдоль ограды туристического порта. Когда он посмотрел туда снова, все уже исчезло. Возможно, кто-то перелез внутрь или вылез наружу.
