Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
– Так, Голубцова, ты, часом, не влюбилась? Нет, я понимаю, что на фоне Тосика он может и приглянуться, но все же это… Полкан! Наш дубовый Полкан! – поднимает голову с подушки Рита. Слезы ее мгновенно высыхают.
– Рит, ну хватит уже! Какой там влюбилась – скажешь тоже, – вздыхает Маня. – Я после своего наркоши ни одному мужику не поверю. Не-а! Как же он виртуозно шифровался! Сборы, спецзадание и прочая лабуда. И я, представь себе, верила! А он зелье через границу гонял, гнида… И соседке – девчонке семнадцатилетней траву подбрасывал. А потом, с ума сойти, когда я все узнала и менты меня трясли, он презрительно так фыркнул: «Да ничего бы у нас стоящего все равно не получилось. Ты – человек совершенно не моей группы крови». Представляешь? Он еще гордился своей дурной кровью!
Маня в возбуждении садится, обхватив колени руками.
– Господи, да есть ли среди них нормальные? – стонет Рита. – Если добрый, как Тосик, то с прибабахом. Неглупый, как Полкан, но с морозильной камерой вместо души. Про Кашина вообще умолчу. Знаешь, меня в те годы, что я была замужем, не оставляло ощущение, что я проживаю какую-то чужую, навязанную мне жизнь. Вот, думаю, проснусь завтра – а жизнь, наконец, станет моей. Не в смысле – легкой, защищенной. Но… моей! Я буду чувствовать в ней себя хозяйкой, жить в полную силу, дышать! И понимать, что хоть что-то значу… Я, кажется, именно сейчас начала бы жить вот так, по-настоящему. Но без главного человека это невозможно. Дочки.
На глаза Риты вновь наворачиваются слезы, она судорожно сглатывает комок, появившийся в горле.
Маня поворачивается к подруге, смотрит на абрис ее совершенного профиля, едва угадываемого в темноте. На щеке в зыбком отсвете блестит тонкая влажная полоска.
– Рит, и все-таки надо будет на что-то решиться. В конце концов, обойдемся и без Супина. Трофим все очень неплохо придумал.
– Да, смелый он, этот твой влюбленный дальнобойщик.
– Прекрати. У нас с ним такая давняя игра. И давай уже спи. Утро вечера мудренее, а на работу явиться завтра необходимо.
– Это да, – вздыхает Ритуся.
– Мань, а скажи, почему ты всегда и всем помогаешь? Ну ладно – Але. Ты от нее зависишь и вообще это уже давние отношения. Но Полкан? Притащить чужого, безразличного к тебе мужика и порхать вокруг него… Я не понимаю.
Маня молчит. Рита уже жалеет, что наговорила лишнего и, видимо, обидного. Вот вечно у нее так: слова слетают с языка раньше, чем она успевает их «причесать».
– Ритусь, а вот если бы со мной случилась беда, ты бы помогла? – спрашивает глухим голосом Маня.
– Ну конечно! Мы же подруги! Друзья, родственники – это святое. Я-то о том, что мне трудно понять. Ну, например, взять да помочь на пустом месте Блиновой. Вот ты можешь помочь Блиновой? Да ты ведь святая. Ты и Блиновой бросишься помогать. Я лежу рядом с матерью Терезой. Аминь. – Рита поворачивается на бок, складывается калачиком.
«Да уж. Из меня мать Тереза, что из Тосика – кинозвезда, – думает удрученно Маня, которой почему-то неприятно выслушивать восторги подруги. Совершенно незаслуженные. И помочь Блиновой – не такой уж подвиг. Если речь, конечно, не пойдет о пересадке Маниной почки. Что за белиберда в голову лезет? Ритка уже сопит мирненько, и Полкан будто лег и умер».
Маня прислушивается: из-за стенки, за которой находится Супин, не раздается ни звука.
«Отличная нервная система у счетовода», – думает Голубцова и закрывает глаза.
Но главбух не спит. Он лежит на жестком диване с потертой плюшевой обивкой и таращится в потолок на семирожковую люстру-спрута. Слышатся возня и скрип кровати за стенкой. Шепот, вздохи и, кажется, смешки.
«Дуры-бабы… какие же дуры», – думает Полкан в раздражении. Сна ни в одном глазу. Мысли в смятении налезают одна на другую, путаются, не дают сосредоточиться на чем-то главном, единственно важном.
«Хоть закуривай после десятилетнего перерыва. Или запивай. Впрочем, если я обоснуюсь у этой мышки-норушки, то праздник каждый день мне обеспечен. И Голубцова не спасет. Хорошая она девчонка, милая… Но ничего это не меняет. Кашина сделала свое подленькое дело и еще рассчитывает на участие. Тварь… Мать-кукушка… Впрочем, что попусту злобиться? Делать что-то надо».
И снова Павел Иванович мучительно гоняет идеи и возможные действия по кругу, не выхватывая того, главного, что все поставило бы на свои места. Но он чувствует, что ясное и простое решение лежит на поверхности. Подходи и бери его. Быть может, краткий сон поможет? Так бывало с Супиным. Все главные решения в своей жизни он принимал, давая подсознанию задание искать единственно верный ответ на мучительный вопрос. И, как правило, это срабатывало. Супин закутывается в одеяло. Оно коротко ему: натянешь на плечи – ноги торчат, неуютно. Вниз спустишь – мерзнешь, и вовсе не уснуть.
– Тьфу, пропасть!
Он закутывается с головой и пытается всунуть ступни под валик дивана.
Возня за стенкой стихает, и вязкая тишина придавливает-усыпляет измученного неприятностями главбуха.
Трофим елозит на утлой раскладушке на кухне. Он уверен, что ему предстоит абсолютно бессонная ночь. Мозг его работает с полной нагрузкой, бойко, рисуя красочные картинки. Вот он вырывает плачущего ребенка из рук жирного деляги, будто сошедшего с карикатур Бидструпа: монокль, хищный нос, сверкающий антрацитом цилиндр.
Вот он держит речь перед судом присяжных – тетки в акриловых кофтах внимают ему с благоговением и отпускают из-под стражи богиню красоты Маргариту Кашину. То вдруг сердце Трофима сладостно замирает. Он берет за руку Марию, одетую в нежное розовое платье с широким атласным поясом (такое видел вчера в телефильме про заокеанское счастье), и ведет ее по высоким ступеням огромного особняка. Или собора. Храм ли это, ЗАГС ли – не важно. Мерещится Трофиму нечто основательное, неоспоримое. Как солнце. Материнство. Нежность.
– Нет, ребенка мы изымем. Это уж я себя знаю, – бормочет Трофим, подпихивая подушку под щеку и хлюпая губами.
– А вот что с этим «супчиком» делать – вопрос. Не выношу трусов. Впрочем, Мария снисходительно завтра назовет это осторожностью. О, боги, женское сознание иллюзорно и податливо. Фантазии, капризы и вечные компромиссы. Что же! Пусть так. Я готов служить и безответно, «как дай вам Бог любимой быть другим… супчиком…» Ах, если бы все повернуть вспять… Возродить наш НИИ, а там – кандидатская, экспедиции… Эх, дороги мои – пути горемычные… Эх…
До блеклого рассвета перебирает свое прошлое Тосик. Вспоминает покойницу-маму и ее пухлые нежные руки. Институт. Кафедру геохимии. Мечты о небывалых открытиях. Например, нового источника энергии, вытеснившего нефть. Мечты о славе… Смешные детские стремления. То ли дело – дорога: манящий горизонт, которого не догнать, свобода, умные книги вслух, в проигрывателе.
Седов морщится, кряхтит, втягивает живот, делает дыхательную гимнастику и трет руки от запястий к локтям. И снова вспоминает, и планирует, и представляет Маню в розовом платье с атласной лентой…
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
