Заботиться об этой тонкой паутинке, так легко ранимой и подверженной повреждениям, обязаны женщины.
В бой вступила вторая категория, те самые независимые мегеры.
Пусть ударят себя в грудь и покаются (живые, живые, на кладбищах таких пока не слишком много) все те, которые:
не проявили ни одного чувства, без которых мужчины не могут жить: обожания, восхищения, уважения, собственной беспомощности, восторга, снисходительности, терпимости, необходимости для них этого венца природы;
набросились с яростью на какого-нибудь, заваливая его в койку.
БАБОНЬКИ, КОГДА ЖЕ МЫ ОПОМНИМСЯ?!
Да как же им такое, прости господи, вынести?!
Да никак.
Ведь мы (мы — теперь уже мужчины!) страстно хотим быть лучшими: самыми сильными, самыми умными, самыми богатыми, вообще самыми-самыми, во всем и везде: на арене Колизея и в правлении банка, на нашей улице и в правительстве, на море и в небе, в лаборатории, в конкурсе…
Во всех постелях…
За рулем. На сцене. За компьютером. В мордобое…
Сделать противника своего вида и своего пола — это еще полбеды. Любой волк, любой лев, любой слон, любой осел, любая горилла (горилла мужского пола! Не путать!), любой павиан… обязательно попытается и сочтет это естественным, нормальным и даже необходимым. Не выйдет, ну что ж, останется в стае в качестве подчиненного.
Но бороться с самкой?!!
С некоторым смущением мы должны признаться, что лично были свидетелями и в какой-то мере даже участниками ситуации, когда стаей собак правила самка. Сука, значит. В стае было пять голов, время от времени менявшихся, вожаком была чистокровная эльзасская овчарка, кроме того, в стаю входили: еще одна эльзасская овчарка, бельгийская овчарка, ратлеро-пинчер, остальные — дворняги, из которых один пес — очень большой. Одну суку-конкурентку предводительница загрызла, с другой подружилась, остальные не возникали. Ни один пес при этом в истерику не впал.
Знаем мы также кошачью стаю из девяти особей, в которой тоже правит кошка…
Выводов мы делать не намерены, ибо не в состоянии. Пусть болит голова у ветеринаров и зоологов.
Человеческим существам свойственны испытания посложнее, кроме того, в человеческих существах мы разбираемся лучше, так как сами таковыми являемся.
Жили-были три подружки. В институте. Все очень умные и способные. Одна была прелестной блондинкой, полной очарования и радости жизни. Вторая изображала из себя роковую женщину, благо красота позволяла. Третья, не имея никаких шансов сравняться с подругами, действовала по контрасту: лыжи, плавание, парусный спорт. Спортсменка.
И все равно, замуж вышла, только когда от них решительно отмежевалась и перебралась на иной континент.
А все потому, что она была иная, отличалась от других!
ОТЛИЧИЕ— вот это слово.
Но об этом позже.
Самкам приходилось затрачивать массу усилий, чтобы пробиться. Отпахал человек свое, вроде и неплохо отпахал, можно теперь и расслабиться, образно говоря, пивка выпить, а тут что? Накось выкуси! Разбежался! Какая-то гангрена напахала лучше…
Матерь Божья! Гнев и амбиция заели, больше читать, больше учиться, больше вкалывать! Больше думать?!!
Кошмар.
Что же это? По-другому никак?
Ни один нормальный человек такого не вынесет.
Вот таким макаром женщины и довели мужчин на свою же… голову.
Раньше или позже, а мужикам реагировать пришлось. Было у них два пути — один вверх, другой вниз. Угадайте с трех раз, какой они выбрали. Тем более что подталкивали-то их бабы, а всегда легче что-нибудь наподдать пинком вниз, чем с трудом закатывать в гору.
Предварительно, в трудах и заботах, с той горочки спихнув…
(Жутчайшие выводы последуют в конце. Пока мы знакомим только с этапами катастрофы.)
Началось все, пожалуй, с МОДЫ.
Вот первая ласточка мужского негодования, обиды, сопротивления, протеста и, нечего тут скрывать, войны.
И вне всякого сомнения, мести.
Началось это, если мне память не изменяет, в начале семидесятых.
Точнее говоря, до нас наконец дошло. Как жертвы самого передового в мире строя, мы немного отставали в развитии от остального мира, загнивающего быстрее. Нам — и автору данного произведения — удалось выскочить за железный занавес малость пораньше, во второй половшее шестидесятых, но уже и тогда запашок чувствовался.
Вообще-то в шестидесятых еще была тишь да гладь. Не помню, кто тогда делал моду, за исключением, разумеется, Коко Шанель, может, мужчины, а может, женщины, но была эта мода — сплошное очарование. Достаточно посмотреть старое кино. Просто прелесть: и фигура есть, и прочие элементы подчеркивают красоту.
Принимая во внимание, что автор данного произведения в те времена уже существовала на свете и даже была молода, ей иногда удавалось раздобыть какую-нибудь модную тряпку (точнее, сшить частным образом), так что я знаю, о чем говорю.
Потом мужчины взбунтовались.
(Против женщин. Так как вообще-то они поднялись раньше. Уже пятидесятые годы блеснули разными цветами. И одновременно контрастами: или все в черном [экзистенциализм], или пестрота необыкновенная, галстуки, носки… [бикини]. Но тогда еще мужчины предпочитали устраивать этот цветастый мир для себя.)
