в ночной тиши —
Эльза.
Мне было достаточно заменить имя Эльза на Жюльетту.
Она спала за нас двоих. И утром, благодаря безмятежному сну моей сестренки, я вставала бодрая и свежая.
Май начался просто замечательно.
Вокруг Маленького Зеленого Озера буйно зацвели азалии. Словно нечаянная искра попала в порох, и вся гора мгновенно запламенела. Я плескалась теперь среди ярко-розового цветника.
Дневная температура не опускалась ниже двадцати градусов: настоящий рай! Я уже была готова поверить, что май – лучший месяц в году, но тут разразился скандал: родители установили в саду мачту, а на нее повесили огромную рыбину из красной бумаги, которая на ветру хлопала и развевалась, как флаг.
Я спросила, что это значит. Мне объяснили, что это карп и его повесили в честь мальчиков, потому что май – это месяц мальчиков. Я сказала, что не улавливаю связи. Мне разъяснили, что карп символизирует мальчиков и потому дома, где есть хотя бы один ребенок мужского пола, украшают вот такой рыбной символикой.
– А когда будет месяц девочек? – поинтересовалась я.
– Такого месяца нет.
Я онемела от возмущения. Разве можно мириться с такой вопиющей несправедливостью?
Андре и Юго, видя мою реакцию, весело усмехались.
– А почему для мальчиков выбрали карпа? – настаивала я.
– Почему маленькие дети всегда спрашивают «почему»? – отбрили меня мальчишки.
Я обиделась и ушла, так и не получив ответа на свой вполне законный вопрос.
Конечно, я знала, что между полами существует какая-то разница, но меня это не очень занимало. Ведь на земле живет столько разных людей: японцы и бельгийцы (я полагала, что все белые – бельгийцы, кроме меня, так как себя я считала японкой), дети и взрослые, добряки и злюки и т. д. В том числе: женщины и мужчины. Впервые у меня зародилось подозрение, что тут кроется какая-то тайна.
Я долго стояла в саду под мачтой и разглядывала карпа. Неужели он больше похож на брата, чем на меня? И за какие такие заслуги мужскому полу посвятили знамя да еще в придачу целый месяц, a fortiori[4]волшебный по красоте месяц азалий? В то время как для женщин пожалели даже самого захудалого флажка и хотя бы одного дня!
Я пнула мачту ногой, но она этого даже не заметила.
Теперь я уже не была уверена, что май – самый лучший месяц.
Той порой и вишни облетели, словно среди весны наступила осень. И свежая зелень поблекла, и соседние кусты поникли.
Что ж, май вполне заслуживает того, чтобы быть месяцем мальчиков: это месяц увядания.
Я пожелала, чтобы мне показали живых карпов, как некий японский император потребовал, чтобы ему показали живого слона.
Это оказалось проще простого: в Японии живые карпы – на каждом шагу, a fortiori в мае.
От них никуда не спрячешься, даже если очень захочешь, – они то и дело попадаются на глаза. В любом публичном саду, если там есть хоть какая-нибудь лужица, в ней непременно плавают карпы. Кои, как называют их в Японии, считаются здесь невкусными, и эту рыбу никто не ест. Карпами здесь только любуются.
Для японцев пойти в парк, чтобы полюбоваться карпами, – такая же культурная акция, как посетить концерт симфонической музыки.
Нисио-сан повела меня в дендрарий Футатаби. Я шагала, задрав голову вверх, и ошеломленно разглядывала огромные и величавые криптомерии. Меня особенно потряс их возраст: я прожила всего два с половиной года, а они двести пятьдесят лет – значит, они в буквальном смысле старше меня в сто раз.
Футатаби был ботаническим раем. Это богатство и великолепие ухоженной природы покоряло любого человека, даже если сам он, как я, жил в окружении неземной красоты. Казалось, деревья здесь были преисполнены сознания собственного величия.
Мы подошли к пруду. Он переливался всеми цветами радуги, и в нем кипела жизнь. На противоположном берегу буддийский монах бросал в пруд крошки, и из воды выпрыгивали карпы, ловя корм на лету. Меня поразило, какие тут водились великаны. Это был разноцветный фонтан карпов – их чешуя переливалась всевозможными оттенками: от стальной голубизны, серебра и перламутра до красно-оранжевого, черного и золотого.
Сощурив глаза, я любовалась этим сверкающим фейерверком. А когда открывала, то ничего, кроме гадливости, эти жирные рыбы-дивы, эти перекормленные жрицы рыбоводства у меня не вызывали.
Они походили на оперную примадонну Кастафьоре из «Тентена» – толстомясую тетку, разряженную в пушисто-щекочущие меха. Только карпы были немыми. А красочные мантии лишь подчеркивали нелепость этих уродин, как цветная татуировка привлекает взгляд к жировым складкам толстяков. Более отвратного зрелища мне еще видеть не доводилось. Пусть эти безобразные рыбины символизируют мальчиков, я не против.
– Карпы живут более ста лет, – почтительно произнесла Нисио-сан.
Я не понимала, чему тут радоваться. Зачем им так долго жить? Вот если это криптомерия, то с годами ее благородная и царственная красота лишь набирает силу, и она возвышается огромным памятником великолепной мощи и терпению, вызывая почтительную робость и всеобщее восхищение.
А если карп проживет сто лет, то он только обрастет жиром и покроется плесенью в своей илистой заводи. Если вы думаете, что нет ничего противней свежего рыбьего жира, то ошибаетесь. Старый рыбий жир еще противнее.
Свое мнение я сохранила при себе. Когда мы вернулись домой, Нисио-сан заверила моих домочадцев, что карпы привели меня в восторг. Я не возражала: мне уже давно надоело разъяснять им свои взгляды на жизнь.
Андре, Юго, Жюльетта и я принимали ванну вместе. На мой взгляд, эти тощие мальчишки меньше всего походили на карпов. Но все равно были противными. С карпами их роднило только то, что и те и другие были противными. Вот почему эту рыбину и выбрали в качестве мальчишеского символа. Для девочек никогда бы не выбрали такого гадкого животного.
Я попросила маму сводить меня в знаменитый на весь мир «апуариум» Кобе (мне почему-то никак не давалось это слово). Моих родителей крайне удивил мой интерес к ихтиологии.
В действительности мне хотелось удостовериться, все ли рыбы так же безобразны, как карпы. Я долго разглядывала фауну, обитавшую в огромных стеклянных аквариумах: сколько там было живописных и щегольски разряженных рыб и прочей водной живности! Некоторые выглядели столь фантасмагорично, будто сошли с абстрактных полотен. Всевышний, видимо, решил порадовать себя, создавая эти немыслимые по красоте, но вполне пригодные для жизни в воде роскошные наряды.
Мой приговор был окончательным и обжалованию не подлежал: из всех рыб карп был самым гадким. Собственно, один только карп и показался мне гадким.
В душе я злорадствовала. Заметив мое ликование, проницательная мама поспешила объявить:
