Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
В России к концу 1913 г. было 127 тыс. студентов — больше, чем в Германии и Франции, вместе взятых. Это значит, что для быстрого развития культуры того времени сложилась широкая социальная база. Хотя крестьянство в большинстве своем было еще неграмотным, определяющим динамику фактором является не столько масса, сколько структура общества. Молодежь и в деревне была уже грамотной, а в городе грамотные в возрасте 20-30 лет составляли к 1917 году 87% [20, с. 51].
Революционный подъем породил совершенно необычный в истории культуры тип — русского рабочего начала XX века. Этот русский рабочий, авангард революции, в своем мироощущении соединил Православие и Просвещение, уже слитые в классической русской культуре, с идеалом действия, направленного на земное воплощение мечты о равенстве и справедливости. Сохраняя космическое чувство крестьянина, рабочий внес в общинный идеал равенства и справедливости вектор реального построения на нашей земле материальных оснований для Царства добра. Эта действенность идеала, означавшая отход от толстовского непротивления злу насилием, была важнейшей предпосылкой к тому, чтобы ответить на несправедливость «детей Каина» революционным сопротивлением.
Революционное движение русского рабочего и стоявшего за ним общинного крестьянина было «православной Реформацией» России. В нем был силен мотив жертвенности. Свидетель и мыслитель революции, патриарх русского символизма, на склоне лет вступивший в коммунистическую партию, — Валерий Брюсов написал:
Пусть гнал нас временный ущерб
В тьму, в стужу, в пораженья, в голод:
Нет, не случайно новый герб
Зажжен над миром — Серп и Молот.
Дни просияют маем небывалым.
Жизнь будет песней; севом злато-алым
На всех могилах прорастут цветы.
Пусть пашни черны; веет ветер горный;
Поют, поют в земле святые корни, —
Но первой жатвы не увидишь ты.
Важный фактор формирования большевизма, который обходило официальное советское обществоведение, состоит в том, что коммунистическое учение того времени в России, и прежде всего «архаический крестьянский коммунизм», было в огромной степени верой, особой религией. М.М. Пришвин записал в своем дневнике 7 января 1919 г.: «Социализм революционный есть момент жизни религиозной народной души: он есть прежде всего бунт масс против обмана церкви, действует на словах во имя земного, материального изнутри, бессознательно во имя нового бога, которого не смеет назвать и не хочет, чтобы не смешать его имя с именем старого Бога».
В мировоззренческой матрице русского народа содержалась одна тема, о которой думали, но совсем не говорили, — о поиске возможности соединения правды-истины и правды-справедливости. Это и определило возможность синтеза общинного коммунизма с научным в большевизме. Ленин назвал Толстого «зеркалом русской революции», а ведь Толстой и Достоевский — два великих религиозных мыслителя. О них Бердяев говорит: «И Толстой, и Достоевский по-разному, но оба отрицают европейский мир, цивилизованный и буржуазный, и они — предшественники революции… Для русского сознания XIX века характерно, что русские безрелигиозные направления — социализм, народничество, анархизм, нигилизм и самый наш атеизм — имели религиозную тему и переживались с религиозным пафосом. Это отлично понимал Достоевский. Он говорит, что русский социализм есть вопрос о Боге и бессмертии. Для революционной интеллигенции революция была религиозной, она была тоталитарна, и отношение к ней было тоталитарное» [21].
Рассматривая русскую революцию как религиозное (хотя и антицерковное) движение, можно сказать, что почвенная составляющая большевизма была ересью православия, которой двигала именно православная любовь к ближнему — но избыточная, страстная. Это можно видеть и в трудах философов-эмигрантов, и даже у Андрея Платонова в «Чевенгуре».
Хороший обзор развития этого процесса дан А.С. Балакиревым, этот процесс широко освещен и в литературе, и в воспоминаниях виднейших представителей интеллигенции революционного времени (например, М.М. Пришвина). А.С. Балакирев говорит об «атмосфере напряженных духовно-религиозных исканий в рабочей среде», которая отражена в исторических источниках того времени. Он пишет: «Агитаторы-революционеры, стремясь к скорейшей организации экономических и политических выступлений, старались избегать бесед на религиозные темы, как отвлекающих от сути дела, но участники кружков снова и снова поднимали эти вопросы. «Сознательные» рабочие, ссылаясь на собственный опыт, доказывали, что без решения вопроса о религии организовать рабочее движение не удастся. Наибольшим успехом пользовались те пропагандисты, которые шли навстречу этим запросам. Самым ярким примером того, в каком направлении толкали они мысль интеллигенции, является творчество А.А. Богданова» [23].
Эти духовные искания рабочих и крестьян революционного периода отражались в культуре. Здесь виден уровень сплоченности и накал чувства будущих «красных». Исследователь русского космизма С.Г. Семенова пишет: «Никогда, пожалуй, в истории литературы не было такого широчайшего, поистине низового поэтического движения, объединенного общими темами, устремлениями, интонациями… По самому своему характеру это была поэзия мечты, творчество идеала — ценнейшее свидетельство предельных чаяний народной души. Революция в стихах и статьях пролетарских (и не только пролетарских) поэтов… воспринималась не просто как обычная социальная революция, а как грандиозный катаклизм, начало „онтологического“ переворота, призванного пересоздать не только общество, но и жизнь человека в его натурально-природной основе. Убежденность в том, что Октябрьский переворот — катастрофический прерыв старого мира, „в новое небо и новую землю“, была всеобщей» [24].
В этом духовном взрыве выражалось хилиастическое чаяние русского крестьянства — ожидание Преображения. Маяковский писал:
Дайте нам новые формы! —
Несется вопль по вещам…
Надо отметить и важное в тот момент философское течение — русский космизм. Тесно связанный с религиозными представлениями, он, несмотря на его кажущуюся несовместимость с научным рационализмом, сыграл плодотворную роль в развитии русского коммунизма. Он стал основанием утопии совершенствования мира с помощью науки и техники, а утопия — необходимая составная часть большого проекта. Основатель учения космизма Н.Ф. Федоров непосредственно оказал большое влияние на многих деятелей науки и культуры начала XX века (и, как пишут, на философские искания видных большевиков). Космистом был и советский писатель-философ А. Платонов, который отразил советскую утопию науки и техники в ряде своих произведений.
Взятый Лениным курс на союз рабочего класса и крестьянства был встречен в штыки не только ортодоксальными марксистами (как, например, Г.В. Плеханов), но и частью интеллигенции, близкой к большевикам. Действительно, принятие большевиками главных требований крестьян (национализация земли) и идеи советской государственности, идущей от опыта общинного самоуправления, означало важный отход от марксизма и от установки на усиление классовой структуры общества. Это чутко уловил А.М. Горький, который колебался между либерализмом и марксизмом. Он писал: «Когда в 17 году Ленин, приехав в Россию, опубликовал свои «тезисы», я подумал, что этими тезисами он приносит всю ничтожную количественно, героическую качественно рать политически воспитанных рабочих и всю искренно революционную интеллигенцию в жертву русскому крестьянству» [14].
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
