Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
А ведь Зиновьев и Каменев были, пожалуй, недалеки от истины, когда в своем знаменитом заявлении писали:
«Говорят: 1) за нас уже большинство народа в России и 2) за нас большинство международного пролетариата. Увы! — ни то ни другое не верно… В России за нас большинство рабочих и значительная часть солдат. Но все остальное под вопросом. Мы все уверены, например, что если дело теперь дойдет до выборов в Учредительное собрание, то крестьяне будут голосовать в большинстве за эсеров».
Они считали, что надо делать ставку на Учредительное собрание и постепенное привлечение масс на свою сторону. Но Ленин не хотел ждать. И в своей логике был прав. Если бы Учредительное собрание, представляющее интересы всего народа России, приступило к работе, большевики лишились бы шанса захватить власть.
Ленинская партия представляла меньшинство общества. Вот почему осенью семнадцатого года многие считали, что большевики не имеют права единолично управлять страной. Они должны как минимум вступить в коалицию с другими социалистическими партиями, чтобы опираться на большинство населения.
На второй день после победы большевиков — в перерыве между заседаниями съезда Советов в Смольном — меньшевик Суханов отправился в буфет, где была давка и свалка у прилавка. В укромном уголке Суханов натолкнулся на Льва Борисовича Каменева, впопыхах глотавшего чай. Спросил:
— Так вы окончательно решили править одни? Я считаю такое положение совершенно скандальным. Боюсь, что когда вы провалитесь, будет поздно идти назад…
— Да-да, — нерешительно и неопределенно выговорил Каменев, смотря в одну точку. — Хотя… почему мы, собственно, провалимся? — так же нерешительно продолжил он.
«Коллонтай не верит в окончательную победу большевиков, — отметил после встречи с одним из наркомов представитель французской военной миссии в России Жак Садуль. — Над меньшевиками и большевиками должны в скором времени возобладать умеренные партии. Может быть, удастся создать подлинно демократическую республику? Однако какую бы судьбу ни уготовило будущее революции, каким бы коротким ни было пребывание у власти русского народа, первое правительство, непосредственно представляющее крестьян и рабочих, разбросает по всему миру семена, которые дадут всходы… Коллонтай производит сильное впечатление поистине убежденной, честной, искренней женщины».
Четыре наркома-большевика — Алексей Рыков (будущий глава правительства), Владимир Милютин (до революции он был восемь раз арестован, пять раз сидел в тюрьме), Виктор Ногин (был противником вооруженного захвата власти) и Иван Теодорович (будущий председатель Крестьянского Интернационала) — через десять дней после Октябрьского переворота, 4 ноября 1917 года, вышли из состава первого советского правительства по принципиальным соображениям: товарищи по партии не поддержали их мнение о «необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий».
Некоторые последствия этот демарш имел. В ночь с 9 на 10 декабря 1917 года большевики договорились о коалиции с левыми социалистами-революционерами, которые получили семь мест в Совнаркоме, а также должности заместителей наркомов и членов коллегий. А из тех четырех наркомов, которые проявили тогда принципиальность, только один — Ногин — умер своей смертью, совсем молодым. Остальных Сталин со временем уничтожил…
Не принял власти большевиков и один из патриархов русской социал-демократии Георгий Валентинович Плеханов. 28 октября 1917 года он опубликовал «Открытое письмо к петроградским рабочим»:
«Товарищи! Не подлежит сомнению, что многие из вас рады тем событиям, благодаря которым пало коалиционное правительство А. Ф. Керенского и политическая власть перешла в руки Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Скажу вам прямо: меня эти события огорчают…
Несвоевременно захватив политическую власть, русский пролетариат не совершит социальной революции, а только вызовет гражданскую войну, которая в конце концов заставит его отступить далеко назад от позиций, завоеванных в феврале и марте нынешнего года… Власть должна опираться на коалицию всех живых сил страны…».
Поразительно, как точно Плеханов предсказал будущее. Разразилась жестокая Гражданская война, и русское общество лишилось прав и свобод, полученных после Февральской революции.
Ненавидевший большевиков эсер Борис Викторович Савинков, член Совета казачьих войск, в ноябре 1917 года предложил Плеханову после свержения ленинского Совнаркома казаками возглавить новое правительство.
— Я сорок лет своей жизни отдал пролетариату, — ответил ему Георгий Валентинович, — и не буду его расстреливать тогда, когда он идет по ложному пути. И вам не советую этого делать. Не делайте этого во имя вашего революционного прошлого.
Но предложение Плеханов не отверг… Подробно расспросил Савинкова о состоянии казачьих войск. Сказал, что готов взяться за формирование правительства.
Один из основателей российской социал-демократии не любил Ленина. Плеханов даже дал показания против него, когда летом 1917 года вождя большевиков обвинили в работе на немцев. С точки зрения Плеханова, «неразборчивость» Ленина могла толкнуть его на то, что он «для интересов своей партии» мог воспользоваться средствами, «заведомо для него идущими из Германии». Плеханов обратил внимание на то, что немецкая печать «с нежностью» говорит о Ленине как об «истинном воплощении русского духа». Но Плеханов счел своим долгом заметить, что говорит «только в пределах психологической возможности» и не знает ни одного факта, который бы свидетельствовал о том, что эта возможность «перешла в преступное действие».
Федору Степуну Плеханов сказал о Ленине:
— Как только я познакомился с ним, я сразу понял, что этот человек может оказаться для нашего дела очень опасным, так как его главный талант — невероятный дар упрощения.
Это Георгий Валентинович еще со Сталиным, подлинным мастером упрощения, не успел познакомиться поближе…
Плеханов вернулся в Россию из эмиграции 1 апреля 1917 года. Его встретили восторженно как признанного вождя социал-демократии. Но его скептическая позиция относительно перспектив немедленного построения социализма в России вызвала непонимание. А Плеханов сказал так:
«Русская история еще не смолола той муки, из которой будет со временем испечен пшеничный пирог социализма…».
Отношение к нему быстро менялось в худшую сторону. Большевики его презирали.
«С октябрьским переворотом, — писал один из первых российских социал-демократов Лев Григорьевич Дейч, — вошло в обычай критиковать этого “властителя дум” как самого последнего изменника. Лица, не осмелившиеся раньше разинуть рта, смотревшие ему заискивающим взором в глаза, обрушились на него самым грубым, нахальным образом, извращая и клевеща на него и его взгляды».
Плеханов был болен, горестно повторял:
— Судьба дала мне хорошую голову, но плохое здоровье.
Известный прозаик Борис Аркадьевич Пильняк собирался писать роман о революции. Он пришел к Плеханову и нашел его в бедственном положении.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
