— Ты ведь играл не для меня?
— Да, — честно признался Тони, — я играл для той, которая сейчас очень далеко отсюда.
— Она не слушала тебя так, как я! — возразила девушка.
— Нет, слушала, — не согласился он, — я уверен, она меня слышит!
И вдруг у Камилии с мукой вырвалось прямо из сердца:
— Я люблю тебя, итальянец! Я люблю тебя!
Тони был потрясен, он не ждал такой страсти от сдержанной благовоспитанной девушки с кукольным личиком. И нельзя сказать, что признание оставило его совершенно равнодушным, но он прогнал встрепенувшийся в нем ответный поток мыслями о Марии.
— Вы любите мою музыку, — перевел он разговор, — и может быть, мой отец был прав, когда ругал меня за песни.
Стоя за прилавком, Тони все вспоминал признание Камилии и был еще рассеяннее, чем всегда, путая тафту с ситцем.
Дон Эзекиел смотрел на него со смешанным чувством, этот юноша и раздражал его своей бестолковостью, и вызывал симпатию манерами и добрым сердцем. Для умудренного жизнью торговца ясно было одно: итальянцу не место в магазине. Пора было расставаться с ним, испытательный срок закончился.
Между тем покупательница ничуть не обиделась на бестолкового продавца, она все-таки ушла с покупкой и даже попросила найти и отмерить ей еще и шелка, за которым собиралась зайти попозже. Сердце хозяина магазина смягчилось. Нужно будет поискать что-нибудь подходящее для этого птенца, просто так на улицу его не выкинешь.
— А может быть, ты надумал вернуться домой? — спросил он Тони вечером за ужином.
— Сколько можно жить на нелегальном положении, без документов? Ты бы мог обратиться в полицейскую службу, они отправят тебя в Италию, а я оплачу проезд, чтобы ты вернулся как свободный человек, а не как преступник.
— В Италию я должен вернуться богатым, иначе мне там делать нечего.
— Но на наших хлебах не разбогатеешь, — без обиняков сообщил Эзекиел.
— Да, работа у меня не слишком ладится, — признался Тони, — но я научусь, вот увидите, я всему научусь!
А когда Тони уже ушел в свою комнату и отец с матерью стали обсуждать вопрос, как бы поделикатнее расстаться с симпатичным, но совершенно никчемным итальянцем, Камилия встала за него горой.
— Мама! Папа тоже немало поездил по свету, прежде чем нашел свое место и свое дело! — заговорила она. — Родом он из Египта, потом бежал в Россию, там познакомился с тобой, и твои родные отдали тебя за него замуж!
Ципора с нежностью посмотрела на мужа.
— Его все любили, не только я, — сказала она.
— Потом вы уехали и из России, когда там начались погромы, а когда добрались до Бразилии, разве не помогали вам добрые люди, пока вы не встали на ноги?
— Помогали, — согласился Эзекиел, — нам с Ципорой помогали наши единоверцы, такие же иудеи, как мы. А мы, как видишь, помогаем даже итальянцу.
Камилия всегда удивлялась, когда мать говорила: Тони не иудей. Для нее это мало что значило. Вопросы веры не интересовали ее, она привычно исполняла все принятые в доме обряды, но не задумывалась, что, собственно, они значат. Таков был привычный ход жизни — и больше ничего.
Эзекиел между тем, поглядев на дочь, сообразил, что у него есть и еще одна причина, из-за которой с итальянцем нужно расстаться как можно скорее: уж больно разгорелись у Камилии щеки и заблестели глаза.
— Я подумаю, куда девать этого парнишку, — пообещал он жене, уже засыпая, — если мы выкинем его на улицу, будет только хуже…
Глава 9
После ухода из дома Тони Эулалия не находила себе места, вокруг стало пусто, тоскливо, невыносимо. Она была достаточно умна, чтобы ни в чем не винить своих родителей — они поступили благородно, разрешив Тони пожить у них, хотя сами находились в трудном положении. Мать целыми днями сидела за машинкой, случилось так, что она стала единственной кормилицей семьи. Отец приходил домой поздно, его поиски не имели успеха, наверное, сказывался и возраст: кому был нужен пожилой и усталый человек, когда вокруг было полно сильных напористых смекалистых молодых людей? И вдруг Эулалию осенило: ведь и она может отправиться на поиски работы! Пора ей начинать жить самостоятельно и не зависеть от родителей! Неожиданная мысль очень согрела Эулалию, она поделилась ею с матерью, и та, хоть и была в душе против, не нашла, что возразить. Денег катастрофически не хватало, если бы дочь устроилась на работу, ее заработок мог стать большим подспорьем.
Работу Эулалия нашла быстро, на ткацкой фабрике оказалось вакантное место. Хозяин, едва взглянув на красивую девушку, сейчас же согласился взять ее ученицей.
Дон Умберту любил красивых девушек. Его жена уже несколько лет ездила в инвалидной коляске, и он утешался с теми, кто не мог ему отказать, боясь потерять рабочее место. Такие, как Нина, были исключением, и он чувствовал себя пашой, хозяином обширного гарема, куда охотно брал новых красивых невольниц.
Станок Эулалии оказался возле станка Нины, и старшая взяла под опеку младшую. Она учила Эулалию не только ремеслу, девушки под стук станков много о чем разговаривали, и Нина делилась с новенькой своим житейским опытом. Эулалия не могла не рассказать подруге о своих переживаниях и о молодом итальянце. Нина ей посочувствовала, и сказала, что молодой человек и вправду заслуживает любви, так как повел себя очень достойно.
Об этом незнакомом юноше Нина рассказала и матери.
— Честно говоря, я не знаю, кто бы так еще поступил, — прибавила она, представляя себе толпу молодых людей из своего дома, которые гроздью повисали на душе, когда она мылась, а потом вспомнив про своего хозяина дона Умберту.
— А я знаю, — со вздохом сказала Мадалена.
— Мой отец? — догадалась Нина.
— Да, дочка, твой отец, — подтвердила Мадалена, — он был необыкновенно благородным человеком, потому и провел большую часть своей жизни в тюрьме. Я была еще молодой, многого не понимала. Мне казалось обидным, что о других он думает больше, чем обо мне. Только к старости я поняла, что хорошее может удержаться, если оно будет общим.
— Выходит, ты стала, как папа, коммунисткой, — рассмеялась Нина.
— Нет, дочка, я просто поняла, чего хотел твой отец и почему он этого хотел, — все так же вздыхая, проговорила Мадалена.
— Как бы я хотела познакомиться со своим отцом! — воскликнула Нина.
— Дай бог, чтобы он был жив, — заключила разговор Мадалена.
Она с любовью посмотрела на статную красавицу дочь — Джузеппе был бы доволен, Мадалена все сделала для нее: Нина умела и читать, и писать, и считать, хотя не многие женщины в Сан-Паулу могли этим похвастаться.
Да, даже в 30-е годы двадцатого столетия вопрос об образовании стоял очень остро. Получали образование очень немногие, и по преимуществу мужчины, а не женщины. Поэтому дело, которому посвятили себя Маурисиу и Беатриса, было по существу небольшой революцией, но они и не подозревали о собственном героизме, изо дня в день проводя уроки и радуясь успехам своих маленьких учеников.
