Насчет сожалений я немного соврала. Невозможно жить и принимать решения без сожалений: по крайней мере я такого мнения. Но свои сожаления я держала при себе; даже мои лучшие подруги Ви и Мазарин не знали, что иногда я с ностальгией вспоминала о тех днях, когда была беззаботна и неопытна. И уж тем более этого не знал Натан. К сожалениям следует прибегать как к последнему средству. К тому же людям скучно их выслушивать.
Пальцы Натана крепче вцепились в мою руку.
– Может, отпустишь руку или хотя бы не будешь так впиваться? – спросила я.
Он сразу же выпустил меня.
– Мне трудно говорить об этом, Рози, поэтому я скажу сразу.
Но сразу он ничего не сказал. Слова растворились в тишине, Натан развернулся и опять принялся разглядывать сад, который был ему неинтересен. Наконец, он громко вздохнул и произнес:
– Я встретил другую.
Шок от услышанного был сравним с ударом кувалды.
– Что? – я схватилась за подлокотник кресла в поисках поддержки. – Что ты сказал?
– Я встретил другую и влюбился в нее. – Натан повернулся ко мне лицом. – Мне очень жаль. Честное слово.
Я сказала первую же идиотскую вещь, которая пришла мне в голову:
– Это невозможно. Я бы знала.
Он повел плечами. Я сделала еще одну попытку:
– Я тебе не верю.
Он покачал головой, словно говоря: «Не надо. Ты делаешь только хуже».
Я попыталась рассуждать здраво. Интрижки случаются у многих, но только не у нас с Натаном: мы – счастливая супружеская пара.
Я ухватилась за ниточку, тянувшуюся с подлокотника кресла. Мне всегда хотелось сидеть на солнце у окна, и обивка кресла, которая когда-то была яркого синего цвета, с годами выцвела до нежнейшей пастели.
– Послушай. – Натан сел напротив и сгорбился. – Я встретил другую, и мы должны это обсудить.
Я посмотрела на свои ладони. Мне говорили, что у меня замечательные руки с длинными пальцами, и простота массивного обручального кольца лишь подчеркивает их красоту.
– Я не знаю, что сказать.
– Взгляни на меня, Рози.
Я так и сделала, но все мои мысли сосредоточились где-то на уровне груди: сердце билось в непривычном ритме.
– Я не понимаю, – прошептала я. Он смерил меня долгим сочувственным взглядом, и кровь отхлынула у меня от щек. – Натан, ты казался абсолютно счастливым.
Его молчание поведало мне другую версию – реальную. Он был счастлив с кем-то другим. Я вернулась к созерцанию своих ладоней, которые внезапно показались мне тонкими, истертыми и хрупкими; крошечная шишка на суставе безымянного пальца стала более заметной. Я сделала усилие и взяла себя в руки.
– Зачем ты мне все это рассказываешь?
Натан устало поднялся на ноги.
– Разве это не очевидно?
– Нет, не очевидно. Я что, должна открыть бутылку шампанского или сделать еще что-нибудь?
– Рози…
Крещендо эмоций в моей груди достигло пика, и к горлу подкатила тошнота. Я вскочила и побежала в ванную, где склонилась над раковиной и уставилась на краны. Натан никогда не поступал со мной жестоко. Временами он был беспечен и слишком занят, это да. Он был человеком, который хотел слишком многого от своей работы и прилагал все возможные усилия, чтобы получить это. Он был настойчив. Предсказуем. За это я его и любила, именно это мне было нужно. Но жестоким он никогда не был.
Мало-помалу я была вынуждена признать следующее: если мои суждения верны, то Натан настроен серьезно.
Через пару минут я почувствовала себя спокойнее. Выпила немного воды из-под крана, вытерла лицо и собралась с духом, чтобы предстать перед Натаном, который маялся у входа.
– Ты в порядке?
– А ты как думаешь? – Его бестолковый вопрос рассердил меня, и это было простейшим способом справиться с наполнявшими меня переживаниями. Неверие, за которым по пятам следовал страх, и прорывающееся сквозь темные непроходимые дебри чистейшее унижение.
Натан положил руку мне на плечо и всмотрелся в мое лицо. Потом вяло и виновато улыбнулся:
– Я вдруг подумал, что ты можешь сделать какую-нибудь глупость. Но ты не должна, понимаешь? Я тебя прошу.
– А я думала, что в этом есть смысл, Натан, – если любишь кого-то, то готов совершать глупости.
– Нам надо поговорить. Как следует. Муж взял меня за руку и повел по лестнице вниз. Я попыталась выдернуть руку, но он крепко меня держал. Натан тащил меня за собой, и я поскальзывалась на каждом шагу.
– Значит, у тебя роман, и теперь ты хочешь, чтобы я узнала обо всем в подробностях? Может, посоветовать, какое белье купить ей в подарок?
– Заткнись, Рози.
Мы вернулись в гостиную. Натан сорвал с себя пиджак и бросил его на пол. Он ухватился за спинку дивана, набрал воздуха в легкие – поза для произнесения речи «Нам следует обсудить тираж издания». Натан частенько тренировался на мне, когда ему требовались совет и участие, и я вносила коррективы: «Не говори свысока. Выражайся четко».
Я в отчаянии произнесла:
– Натан, лучше забыть об этом разговоре. Продолжать бессмысленно.
Он растерялся и пробормотал:
– Я молился, чтобы сохранить семью.
– Видимо, недостаточно усердно. – Мой голос прозвучал визгливо, и я возненавидела себя за это.
– Самое идиотское в этой ситуации, что мне нужна помощь, но тебя я попросить не могу.
Я села в голубое кресло и стала теребить выбившуюся ниточку. Синий – цвет жизни: ляпис, который использовали великие мастера, чьи работы я видела в Риме; лазурь раскаленных небес; металлический блеск утиного крыла; вена, пульсирующая под кожей.
– Да уж, меня о помощи не проси. Правилом нашей семейной жизни было помогать друг другу. Мы никогда его не обсуждали, но понимали, что если один из нас попадет в беду, другой придет на помощь. Натан помогал мне, я помогала ему. Мы помогали друг другу.
Опять повисла тишина. Наконец Натан откашлялся.
– У тебя есть полное право сердиться. Сердиться? Да, я рассердилась не на шутку: оттого, что у Натана хватило глупости мне признаться. Бывает, что супруги влюбляются в других, потом эта влюбленность проходит. Искусство в том, чтобы действовать с умом и держать это в секрете, и я ожидала, что Натан так и поступит, а потом его влюбленность сама умрет от недостатка пищи.
– Зачем ты вообще мне сказал? Это было необязательно.
– Рози, ты так ничего и не поняла.
– А что тут понимать! – И тут вдруг до меня дошло. Я сделала усилие и подняла глаза. – Ты хочешь уйти из дому? Хочешь бросить меня? Это невозможно. Подумай о детях.
– Нашим детям двадцать два и двадцать четыре года. Переживут. Как переживают многие.
