Что Джесси и сделал.
Мы поцапались, ссора вышла просто блестящей — со швырянием всякой всячины на пол и друг в друга и соседями снизу, недовольно (лучащими в дверь. Джесси говорил мне такие обидные слова… Он глумился над моими предпочтениями в сексе и тем, как я занимаюсь любовью, и это было ужасно. Но то, что он рассказывал обо мне уже позже в клубах, причем важным для меня людям… Я не понимала, за что он меня так ненавидел, чтобы захотеть вот так разрушить мою жизнь. Просто не понимала.
Это было унизительно и стыдно как никогда раньше. Я подумывала, а не начать ли мне постоянно носить солнечные очки. Или вообще носа не показывать. Но я пыталась отогнать эти мысли.
Итак, Джесси ушел, потом вернулся, снова ушел, снова вернулся и опять ушел. Мои дела шли в гору, моя популярность росла, а я позволяла себя обманывать мужчине с нравом избалованного ребенка.
Парадокс в том, что я понимала, что делаю, и мне это не нравилось, но я все равно продолжала.
Самое странное, я не помню, чтобы хоть раз за то время нашего «романа» Джесси назвал меня Эбби.
Это все объясняло.
Глава девятая
После того как уехал школьный автобус, в моем доме воцарилось спокойствие. Через окна в гостиную проникал солнечный свет, играла музыка, и на несколько минут я превратилась в олицетворение мамочки-домохозяйки. Я навела порядок, сварила себе свой фирменный кофе со сливками и ванилью и задумалась, как мне провести день. Как только ребенок уезжает в школу, то моя жизнь уже ничем не отличается от того, что было раньше, как я это иногда называю, в Старые Недобрые Времена.
Ну, разумеется, если не считать того факта, что вчера я отправилась спать сразу после того, как вызвонила последнюю девочку, тогда как раньше в это время только-только начиналось веселье. А, вот еще что — сейчас восемь часов утра, время суток, которое я не так часто видела на протяжении нескольких лет.
Кроме того, частью моей жизни были наркотики. Нельзя весь вечер делать кокаиновые дорожки, а потом ждать, что сразу после уснешь сном младенца. Но и это еще не все. Я действительно чувствовала, что получала все, что хочу, именно ночью, когда на город спускается темнота. Около полуночи или часа ночи я переставала отправлять девочек, и вот тут-то и начиналось по-настоящему мое время.
Если я была дома одна, то садилась и писала, в основном поэзию, длинные, путаные стихи, описывающие мое видение мира, пытаясь ответить на вопросы, которые постоянно роились в голове. Мне всегда нравилось писать, и эти пространные предложения после рабочего угара дарили мне личное пространство и личное время.
Хотя частенько, раза три-четыре в неделю, ко мне кто-нибудь заглядывал, и, уложив телефоны спать, мы начинали вечеринку. Вино, кокаин и «Эрудит» — главные составляющие моих вечеров. Чаще других заходил Роберт. Он приезжал после того, как в два часа ночи закрывались бары, с остатками нераспроданного товара в карманах, обычно кого-то приводил, и скоро начало казаться, что множество людей просто счастливы после работы посидеть у Персика, обсуждая тайны вселенной.
Я, в отличие от Джаннетт, не рассматривала эти посиделки как «интеллектуальный салон», хотя, возможно, это название справедливо. Джаннетт всегда видела во мне то, что я никогда не воспринимала всерьез.
Постепенно доска «Эрудита» исчезла, и мы в основном разговаривали. Я приносила свои любимые книжки: Джеймс Дики, Шелби Фут и Уокер Перси. Мы спорили, кто более талантлив, писатели-южане или северяне, кто какую религию исповедует и что это значит. Когда я выпивала слишком много своего любимого пино гриджо, то читала вслух стихи и рассказы, которые создавала в предрассветные часы уединения, и наша дискуссия превращалась в своего рода критический разбор моих творений. Мы обсуждали правила иммигрантов, неминуемое перенаселение планеты, отношение Фрейда к женщинам.
Оглядываясь назад, я не знаю, были ли наши рассуждения логически последовательными, меня терзают смутные сомнения, что, выпив слишком много, я становилась весьма негибкой и ограниченной, но, господи, нам было очень весело.
Иногда, правда очень редко, я проникалась к кому-то из девочек дружественными чувствами и приглашала ее на подобные вечеринки. Обычно она приходила после последнего вызова, отдавала мне деньги, а потом оставалась выпить вина, понюхать кокаина и составить нам компанию. Так мы сблизились и с Джаннетт — она заходила ко мне и оставалась сыграть в «Эрудита» и поболтать.
Ну, сначала я девочек не приглашала. На самом деле мне всегда не нравились личные встречи со своими работницами, но Джаннетт настояла на своем. После этого я иногда встречалась и с другими девочками, но всегда чувствовала себя неуютно. Хотя несколько исключений из этого правила я все же сделала. На самом деле я до сих пор дружу с несколькими женщинами, с которыми познакомилась, когда они работали на «Аванти». Но, вобщем, как я уже говорила, мне хотелось соблюдать четкую дистанцию между Работой и Настоящей Жизнью. Между Персиком и Эбби. Между реальностью и мечтой.
Я знаю, что порой это желание казалось окружающим чудачеством. Например, кто-нибудь сидел у меня в гостях, мы разговаривали, и мне нужно было прерваться, чтобы отправить девочку или пообщаться с клиентом. Потом я возвращалась и продолжала беседу с того места, где мы остановились. Я ни с кем не обсуждала свою работу, потому что для меня это была всего лишь работа и не более. Я же не жду, что мои приятели-программисты начнут жаловаться на трудности программирования, пусть даже для многих людей моя работа может показаться более сексуальной и интересной, чем программирование, это не по мне. Я могу переходить от работы к жизни, и хотелось бы, чтобы остальные тоже это понимали и двигались вместе со мной.
Короче, я редко встречалась со своими девочками. Причина в том, что мне хотелось создать дистанцию между нами, кроме того, дело в характере, общности интересов (или отсутствии таковой) и… что ж, буду честна, в возрасте. Большинство из них молоденькие, студентки или вчерашние выпускницы колледжа. Они в основной своей массе не успели побывать в таких переделках, как я, и не имели той мудрости, которую приобретаешь с жизненным опытом, побывав во всяких сомнительных местах и ситуациях.
Когда я писала эту книгу, Массачусетс стал первым штатом, где официально разрешены однополые браки. Я читала статью в «Коммон дримс», написанную женщиной, только что зарегистрировавшей отношения со своей любовницей, с которой они долгое время прожили в гражданском браке. Она отвечала своим друзьям из числа лесбиянок и феминисток, которые критически относились к идее брака как сохранению фактически той же семьи, отказываясь при этом от своей сексуальной свободы. Короче, ее ответ сводился к тому, что она уже не девочка, как и все наше поколение, ратовавшее за свободу. Мы теперь больше печемся о выплатах по закладной, здоровье и детях, чем о сексуальной свободе и экспериментах. В определенном смысле это и обо мне. Я долгое время играла в игру, но, честно говоря, умные беседы, философские рассуждения и обсуждение мировых проблем уже не играют такой роли в моей жизни. Я перешла на другую ступеньку.
