Он подошел к подносу с напитками, который уже был приготовлен для него на журнальном столике, и налил ей шерри. Когда он протянул ей стакан, больше всего на свете она мечтала о том, чтобы у нее была возможность попросить экономку сходить в ту комнату наверху. Ведь Нерисса Хэнсуорт и не подозревала, что ее брат вдруг изменил своим правилам и приехал домой в пятницу днем… А потом она подумала, что, если будет пить шерри не спеша, экономка и сама догадается предупредить гостью, хотя, казалось, она была невысокого мнения о Нериссе и почти приветствовала назревавший скандал.
— За мемуары, — сухо обронил Гидеон и поднял стакан.
Ким автоматически подняла свой:
— Мне бы хотелось думать, что в один прекрасный день их ждет успех. Вашей матери доставит огромное удовольствие читать про саму себя в книге.
— А другим людям?
— Ну…
— Скорее всего, все будет выглядеть приблизительно так: я оплачу публикацию ограниченного числа экземпляров, и, как только один из них будет у нее, я сожгу все остальные.
Фабер сказал это холодным, безжалостным тоном, но Ким показалось, что неожиданная, едва заметная улыбка, проскользнувшая в уголках его рта, была гораздо снисходительнее, чем обычно.
— Как бы то ни было, если отвлечься от вашей работы с моей матерью, вы сможете устроиться здесь достаточно комфортно, мисс Ловатт?
Она не смогла сдержать улыбку:
— Я уже устроилась весьма комфортно, мистер Фабер. Никогда в жизни я не знала такой роскоши, как та, в которой живу в настоящий момент.
— Неужели? — Он пристально смотрел на нее, слегка склонив набок голову, словно изучая ее, и в его глазах появилось что-то отдаленно похожее на интерес.
— Да. — Ее темно-синие глаза улыбнулись ему. — Знаете, все это почти невероятно. Величественный дом, вышколенные слуги, лошади, собаки… великолепная сельская местность…
— Вам нравится жизнь в деревне?
— Я родилась и выросла в деревне. Думаю, любовь к ней останется во мне навсегда.
— Вам не кажется, что города гораздо более привлекательны?
— Совсем напротив.
Он подошел к камину и поправил уголья на решетке.
— Разумеется, здесь я не могу с вами согласиться. Для меня такая жизнь — это застой… Я приезжаю сюда по выходным, так как у меня есть долг перед матерью, но если бы она была мертва, я вообще не приезжал бы сюда. Я продал бы поместье и жил бы в городе. Скорее всего, в Лондоне…
— У вас есть офисы в Лондоне?
— Да, но источник нашего успеха здесь, на севере. — Он прислонился спиной к каминной полке. — Чтобы держать руку на пульсе, мне придется проводить много времени здесь, но мне нравится Лондон. Ему есть что предложить, и там так много людей… Для меня важны люди.
Ким удивленно подняла на него глаза.
— Не каждый в отдельности, — добавил Гидеон, — а все вместе. Все вместе они создают движение, и наблюдать их гораздо интереснее, чем множество тунеядцев, которые считают, что мир вращается вокруг их ограниченных интересов вроде послеобеденного чая или дешевых распродаж. Я не испытываю ничего, кроме жгучего презрения, к женщинам, которые сплетничают за чашкой чаю, устраивают коктейли и званые обеды, а в сущности, из года в год не делают для общества ничего полезного.
— А вы не считаете, что уход за семьей и детьми приносит обществу пользу?
— Такие женщины передают заботу о своем семействе кому-нибудь другому.
— Понятно, — сказала девушка и подумала о том, насколько огрубела его душа. Ветреная мать, которая пренебрегала им… — Между прочим, — заметила она, исподтишка поглядывая на шерри в своем стакане, чтобы убедиться, что оно убывает не слишком быстро, — я познакомилась с вашим управляющим, мистером Дунканом. Похоже, ему нравится сельская жизнь, и ему, кажется, хватает занятий в этом поместье.
— Правда? — сказал Гидеон, и Ким заметила, что выражение его глаз изменилось. В их глубине вдруг плеснула настороженность. — И как вы с ним познакомились?
— Я смотрела лошадей, и он сказал, что вы, возможно, разрешите мне время от времени брать лошадь и кататься по утрам…
— С ним?
— Я… ну… — растерялась Ким.
Его лицо посуровело.
— Вы здесь, чтобы работать, мисс Ловатт, — напомнил он ей, — а не для того, чтобы кататься на моих лошадях. Если вам не хватает работы и нечем себя занять, я найду вам дело… Вы во многом сможете помочь мне в течение недели, и это не позволит вам бесцельно проводить время. Согласитесь, я ведь плачу вам весьма щедрое жалованье?
— Да, да, конечно…
Но лицо ее горело; Ким чувствовала себя как человек, который дотронулся до ядовитой змеи в полной уверенности, что ей выдернули зубы, и вдруг, к своему ужасу, обнаружил, что яд на месте. Она злилась на себя, что допустила такую глупую ошибку.
— Что ж, тогда следите за тем, чтобы отработать его. И помните, пожалуйста, что Дункан тоже получает жалованье от меня.
— Разумеется, — бросила Ким.
Тут раздался стук в дверь, и, прежде чем Фабер смог дать кому бы то ни было разрешение войти, дверь распахнулась, и на пороге появилась его сестра.
За короткий промежуток времени после чая она успела переодеться к ужину. В вечернем платье, черном, с золотой вышивкой, и с рубиновым ожерельем на грациозной шее она была очень красивой, настоящей дочерью богатого промышленника.
— Я узнала, что ты вернулся неожиданно рано, — сказала она; ее лицо побледнело, глаза с вызовом смотрели на брата. — Поскольку у меня не было желания выскальзывать через черный ход, я решила, что лучше будет сразу встретиться с тобой лицом к лицу, Гидеон! Особенно после того, как мама сказала мне кое-что, чему я сначала отказывалась поверить!
— Да? — сказал он и снова оперся спиной на каминную полку. — И что же она сказала тебе, Нерисса?
— Ты пригласил Ферн в гости к тебе и маме. Это не ради мамы… все потому, что ты хочешь повлиять на ребенка. О, я знаю, ты считаешь, что она любит тебя и ты можешь из нее веревки вить… Но учти, Гидеон, я просто не позволю тебе этого! Ферн моя дочь, а не твой новый офис или какое-нибудь оборудование… Ты можешь ненавидеть мать за ее чувствительность, но я буду очень чувствительна во всем, что касается моей дочери!
Гидеон Фабер оглянулся на Ким.
— Будьте добры, оставьте нас, мисс Ловатт, — попросил он. В его голосе звучала ледяная вежливость и учтивость, он даже открыл перед ней дверь. Но глаза его были мрачными. — Вы могли бы и предупредить меня, что приехала миссис Хэнсуорт, — произнес он с упреком.
Глава 8
Ким сразу поднялась наверх, к миссис Фабер, и нашла ее в весьма задумчивом настроении, хотя и не было заметно, чтобы она особенно расстроилась из-за того, что внизу ее сын и дочь должны были, того и гляди, серьезно поругаться, что никак не улучшило бы их взаимоотношений, а последствия их ссоры в конце концов доставили бы всем немало неприятностей.
