Жаль, конечно, что, заводя часы, она забыла нажать кнопку звонка. Она проснулась, когда уже рассвело и солнечный свет падал из окна на кровать. Вскочив с постели с чувством вины, она схватила халат, сунула ноги в домашние туфли, сполоснула лицо чуть не на бегу и бросилась было в кухню. И тут до нее дошло... она на секунду усомнилась в реальности происходящего, а более всего в том, что между нею, Фионой Макдоналд, и Шотландией пролегали мили и мили океана. Ибо... ибо в окно вливались пронзительные и бодрые звуки волынки. Но что за мелодия? Она узнала мотив, и кровь прихлынула к ее щекам... «Кэмпбеллы идут! Ура! Ура!» Так вот оно что. Этот отвратительный Эдвард решил напомнить ей, что она проспала, и выбрал для этого самый оскорбительный способ.
Фиона подошла к окну. Сейчас она скажет ему, что все это мальчишество. Окна были узкие и высокие, французского типа, от самого пола. Она распахнула одно и вышла на веранду. Волынки она не увидела. Звуки доносились с другой стороны; она подошла к перилам. Несмотря на утренний холод, перед ней маршировали полуголые фигурки в маорийских национальных нарядах... Виктория, Элизабет, Уильям, Джеймс. Холод им был явно нипочем, скорее им было жарко от возбуждения. Вдруг началась хака. Фиона узнала этот маорийский ритуальный танец, сопровождающийся пением. В нем было что-то пугающее, жуткое, воинственное, но даже в агрессивных позах чувствовался своеобразный юмор. Стремительные ритмичные движения, непрестанно меняющиеся выражения лиц, пение: «Камате... Камате... Ка ора... Ка ора...» («Это смерть... Это смерть... Нет, жизнь... жизнь...») — завораживали. Где-то в глубине сознания Фиону мучил вопрос: неужели это все выдумка Эдварда Кэмпбелла? Эти звуки волынки... А может, она просто все напридумывала и марш «Кэмпбеллы идут» всего лишь шутка?
Тем временем хака подошла к своему драматическому концу, и дети исчезли. Фиона стояла как завороженная, чувствуя, как ее пробирает дрожь. Внизу сад спускался к подножию холма, дальше виднелось озеро, серая поверхность которого была слегка подернута рябью, а где-то на противоположной стороне тянулась розовая полоска — это в воде отражались горные пики, которые уже осветило солнце. Хрупкую тишину свежего утра нарушил голос, из-за огромного ствола матипо появился Эдвард. Под мышкой у него была волынка, гленгарри, шотландская шапка, молодцевато сдвинута набекрень.
— Доброе утро, мисс Макдоналд. Любуетесь нашими видами?
В его голосе ей почудилась насмешка.
— Да... по крайней мере, по части пейзажа Новая Зеландия не имеет себе равных.
— Вы хотите сказать, что в остальном ей многого не хватает?
Их взгляды встретились.
— О, что вы, мистер Кэмпбелл, было бы несправедливо винить Новую Зеландию в ваших личных недостатках.
Он засмеялся:
— Все равно спасибо, мисс Макдоналд, за ваши аплодисменты и явный восторг от выступления детей. Хаки иногда пугают непосвященных до смерти. Вообще-то говоря, именно для этого сей ритуал и предназначен. Мне следовало предупредить вас вчера вечером, что здесь, у Кэмпбеллов, он исполняется каждое утро. Я и сам неплохо умею исполнять его, мы всегда открывали так спортивные соревнования в школе. И школьные концерты. Среднюю школу я кончал в Данидине. А теперь пора подкрепиться. Завтрак готов.
— Завтра я помогу вам. Я и сегодня хотела, но забыла поставить звонок на будильнике...
Эдвард пожал плечами:
— Мы и не ждали этого в первое же утро. Вы очень устали. Но вообще, когда я дома, я всегда готовлю завтрак. Элизабет мне помогает.
— Элизабет, а не Виктория? Я еще вчера вечером обратила внимание, что...
— Виктория просто терпеть не может готовить, а Элизабет очень любит. Зато Вики убирает постели. Мне кажется, гораздо лучше и удобнее предоставить им делать то, к чему каждый более склонен.
Фиона с негодованием посмотрела на него:
— Я не сторонница подобной философии. Для развития детей это не очень подходит. Виктория должна научиться готовить.
— Вы сами убедитесь, что игра не стоит свеч, — бросил Эдвард и, насвистывая, удалился.
Фиона подумала про себя, что лучше бы ему насвистывать другой мотив.
Все юные Кэмпбеллы были уже не в костюмах маори, а в весьма приличной европейской одежде: девочки в килтах клана Кэмпбеллов Аргильских и в алых джерси; мальчики в светло-серых шортах, шотландках и зеленых пуловерах. Для Фионы эти наряды символизировали их двойственную сущность — полумаори, полушотландцы. Виктория отнесла поднос с едой в комнату мисс Трудингтон, потому что она всегда завтракает в постели.
— Поначалу Труди ни в какую не хотела с этим соглашаться, она спартанка по натуре, но потом поняла, что остальным придется всегда ее ждать. Она беспокоится, что задерживает нас из-за того, что долго занимает ванную комнату.
Фионе было неприятно видеть, что Эдвард заботится о других, что он груб не со всеми.
На кухне было тепло и уютно. Она, несомненно, была такой, как в дни пионеров: с двумя очагами, с длинным, тщательно выскобленным столом и буфетом, но с современной металлической раковиной и мойкой, пластиковыми табуретами, ярко расписанными шкафами, всеми современными удобствами, которые позволяла мощность генератора.
— Нам бы нужно завести рефрижератор с глубокой заморозкой, что решило бы проблему с хлебом, но пока, увы... Надеюсь, как-нибудь это разрешится. А пока, поскольку ни у кого нет времени на выпечку хлеба, мы едим черствый — жарим его в тостере. Хлеб нам завозят из Ванаки на катере.
Завтрак был внушительный. Овсянка, жареные домашние свиные колбаски, кофе, тосты, мармелад. Фиона решила, что надо воздать дьяволу должное, не говоря уж о том, что дружеский настрой необходим для детей, и похвалила хозяина:
— Вы замечательный повар, мистер Кэмпбелл.
— Куда от этого денешься — на дорогах поневоле приходится учиться готовить.
— На дорогах? — не понимая, переспросила Фиона.
— Ах да, вы ничего не знаете. Ваша легкомысленная подруга ничего вам не рассказала.
— Не называйте ее легкомысленной, — осадила его Фиона. — Просто она была вне себя от счастья. И к тому же страшно торопилась.
— Это называется любовь! — со вздохом произнес Эдвард. — С женщинами всегда так, насколько я знаю. Мужчину это не выбивает из колеи. Для него любовь не самое главное.
— Мама говорила, что любовь — самое главное, дядя Эдвард, — внезапно вмешалась Виктория. — Она говорила: «Это первое и главное, а... а...» — ох, я забыла.
Эдвард взглянул на племянницу, и лицо у него смягчилось.
— «А все остальное приложится». Знаю, Виктория, Ранги нередко это говорила. Конечно, она права, а не я.
Фиона была ошеломлена. Как? Эдвард Кэмпбелл признает, что он не прав? И о Рангимарие говорит в настоящем времени. Как будто она все еще с ними.
— Да, так вы спрашивали о дорогах, — вернулся к начатой теме Эдвард. — Я инженер. Был инженером. Прокладывал дорогу к западному побережью. С другой стороны озера. Но сейчас вернулся к тому, с чего начал, — к овцеводству.
