К своему удивлению, Саймон не обнаружил в галерее портрета матери Андреа. Он безуспешно попытался вспомнить имя девушки, на которой был женат Эймис. И рассердился: эта ветвь фамильного древа оказалась единственной, которую он не знал. Надо будет спросить Лео как-нибудь… или Андреа.
Однажды утром, снова гуляя по галерее, Саймон вдруг понял, что пустое место на стене между двумя портретами на самом деле дверь. Лео предоставил ему полную свободу в осмотре всего дома, так что Саймон без колебаний открыл ее и восхищенно присвистнул. Очевидно, эта комната служила музыкальным салоном. По сравнению с галереей, тянувшейся вдоль всего дома, она была довольно маленькой. Оштукатуренные стены были обшиты деревянными панелями, выкрашенными в белый цвет, и расписаны изысканными сценами из жизни периода Регентства. Высокие окна были занавешены тяжелыми зелеными бархатными шторами, собранными внизу и перевязанными золотыми шнурами, с годами поблекшими. Под каждым окном стояла старинная кушетка. Комнату смело можно было бы назвать небольшим музеем: кто-то, несомненно, с любовью собирал и реставрировал различные музыкальные инструменты, служившие многим поколениям Тревейнов. Здесь был и спинет — род клавикордов, два клавесина и клавикорд, а также золотая арфа. Каждый инструмент был накрыт куском отделанного бахромой бархата или гобеленом, на некоторых виднелись прикрепленные таблички с именами владельцев. Вдоль одной стены располагался застекленный стенной шкаф, на полках которого лежали флейты, кларнеты, скрипки и несколько духовых инструментов, названий которых Саймон не знал.
Все это означало, что его предки питали особую любовь к музыке. Для Саймона это было открытием — он всегда полагал, что музыкальность и исполнительскую способность унаследовал исключительно от бабушки и матери — профессиональной пианистки. Теперь же он обнаружил и другое объяснение своих способностей.
Помимо старинных инструментов здесь находилось и современное, хотя и не новое, пианино. Саймон с любопытством поднял крышку клавиатуры и взял мягкий аккорд. Оно оказалось превосходно настроено. Ему стало интересно, кто же на нем играл. Внезапно на ум Саймону пришла идея. Он поднял покрывало одного из клавесинов, сел на стул перед ним и сыграл несколько частей хорала Баха. К своему удовольствию, Саймон обнаружил, что и этот инструмент прекрасно настроен. Видимо, комната использовалась не только в качестве музея.
Он начал хорал вновь, проиграл его с начала и до конца, наслаждаясь незнакомым звучанием, рождавшимся под его пальцами, и после паузы, с легкой улыбкой взяв несколько нежных аккордов, запел под свой собственный аккомпанемент:
Вы не видели, как моя леди,
Напевая, идет вдоль аллей,
Где звенящие птичьи трели
Замолкают, внимая ей?
Вы не видели, как моя леди,
Что гуляет в саду среди роз,
Затмевает сиянье солнца
Ореолом златых волос?
И пускай ничего не значу
Я в судьбе милой леди моей,
Но до самой своей могилы
Буду предан я только ей!
Нет, вы не видели, как моя леди,
Напевая, идет вдоль аллей,
Где звенящие птичьи трели
Замолкают, внимая ей.
Нет, не видели вы, как леди,
Что гуляет в саду среди роз,
Затмевает сиянье солнца
Ореолом златых волос.
Затихли последние ноты, Саймон уронил руки на колени. Позади него послышался слабый шорох. Но никого, кроме него, в комнате не было. На мгновение он почти поверил, что своим пением вызвал какого-то кроткого и нежного духа из далекого прошлого. Но, внимательнее вглядевшись под одну из зеленых занавесей, заметил носок дамской туфельки.
Некоторое время Саймон пребывал в нерешительности, его смуглое лицо было задумчиво и серьезно. Затем, пожав плечами, он подошел к окну.
— Видимо, я должен извиниться, — отчетливо произнес он. — Я был совершенно уверен, что я один, иначе я бы не позволил себе подобного представления.
Занавеска немедленно отодвинулась, и, как он и ожидал, из-за нее показалась Андреа.
— Все в порядке, кузен Саймон, — заверила она его с нарочитой вежливостью. — Я должна была дать вам знать, что я здесь. Только мне не хотелось вас смущать.
На секунду их взгляды встретились, и Андреа первая опустила глаза. Ее самоуверенность вновь испарилась. Она вошла в музыкальную комнату через другую дверь, с лестницы, и смотрела в окно, когда Саймон появился в ней из галереи. Любопытство и нежелание находиться наедине с ним заставили Андреа хранить молчание. Девушка думала, что полностью скрыта занавеской. А когда Саймон заиграл, а потом запел, она заслушалась. Голос у Саймона не был поставлен, но обладал чарующей вибрацией, которой Андреа никогда прежде не слышала. Ее сердце забилось чуть быстрее… или на нее так подействовали слова песни? Песня любви… она никогда не слышала подобной. Слова трогали своей покорностью и преданностью.
Когда он закончил петь, Андреа, так мало знавшая о любви, обнаружила, что думает о Саймоне. «Он влюблен. Он не стал бы так петь, если бы не любил. Интересно, кто его избранница? Наверное, какая-то девушка в Новой Зеландии…» И она невольно вздохнула. Это и был тот звук, который слышал Саймон и который ее выдал. Теперь она стояла перед ним как нашкодившая школьница, лишившаяся дара речи. Андреа все бы отдала сейчас, чтобы убежать, но что-то удерживало ее, как будто она ждала, что Саймон сам позволит ей уйти.
— Это удивительная комната! — внезапно услышала она его слова. Ей показалось, что этот голос доносится откуда-то издалека. — Кто устроил все это?
— Мой отец, — напряженно ответила Андреа, чувствуя, как волшебство этих минут постепенно рассеивается. — Мы с ним жили здесь после смерти моей мамы. Это было его увлечение. Он был прекрасным пианистом. Я тайком прокрадывалась сюда и слушала его… — Она внезапно остановилась и с подозрением взглянула на Саймона, будто ожидая его замечания на свои слова. — Конечно, я была тогда еще ребенком, — добавила она так, словно хотела убедить его, что уже выросла из младенческих забав.
— А вы сами не играете? — поинтересовался он, и девушка покраснела. Прямым вопросом Саймон заставлял ее признаться в том, что она считала своей слабостью.
— Иногда, — ответила она. — На арфе. Только редко. Лео говорит, что это действует ему на нервы.
Саймон рассеянно кивнул, вспомнив свои размышления в галерее.
— В галерее нет портрета вашей матери, — заметил он.
— Нет. Видите ли, они с папой были женаты всего год, и она умерла, когда я родилась. И они не были состоятельными людьми. Мой дед не хотел, чтобы они поженились. Так сказал Лео. Так что отец был вынужден отправиться в Лондон зарабатывать себе на жизнь. Там они и поженились. А потом… потом папа привез меня жить сюда. Когда мне было всего восемь лет, он умер… и я так здесь и осталась.
Саймон задумался. Это было простое объяснение, но, хоть убей, он не мог понять, почему оно его не удовлетворяет. Может, потому, что печальная история Андреа казалась такой гладкой… Слишком гладкой, как будто девушка повторяла слово в слово, что ей говорили? Возможно…
