Княгиня умолкла, будто вновь переживая муки расставания с любимым. Она даже не замечала, что по ее лицу текут слезы.
– Вовсе забыть Андрея было выше моих сил, да и свет слишком тесен, чтобы можно было не встречаться… Тогда я решилась на крайнее средство: завела любовника из постоянных поклонников, кто первый подвернулся. Свою связь мы демонстрировали в модных салонах и в Собрании. Постепенно моя история с Вольским забылась, московское общество вернуло мне благосклонность.
– А как же он? Андрей Аркадьевич? – прошептала сокрушенная Вера.
– Что с ним сталось, спрашиваешь ты? Он долго не хотел мириться с моим решением. Писал мне письма, поджидал у подъезда, подкупал прислугу, чтобы проникнуть в дом… Я удачно избегала встреч с ним, письма его жгла не читая, на танцевальных вечерах сидела за картами, в театре скрывалась в ложе, которую постоянно лорнировали светские сплетники. После того как я появилась в обществе с любовником, письма перестали приходить, а Вольский пустился во все тяжкие… Он изумлял всех распутством и крайней неразборчивостью. Все гаже, порочнее были его избранницы, а сам он кутил, много пил и беспутствовал.
Между нами установились весьма своеобразные отношения: каждый, казалось, мстил другому за поруганную любовь. Он объявил мне войну, я приняла вызов. Для ведения военных действий необходимо было вновь включить Андрея в круг моих друзей. Однако теперь нас свела ненависть и желание доказать что-то друг другу. Я мучилась ревностью, но тщательно скрывала это. Особенно тяжко пришлось, когда Вольский завел цыганку. Сказывали, она необыкновенная красавица, с восхитительным голосом. Дома ему все прощали: чем бы дитя ни тешилось…
С Божьей помощью он выпустился из университета, поступил служить и по сей день числится по архивам. Впрочем, службой мало интересуется, образ жизни его ничуть не изменился. В последнее время сблизился с Евгением, спасает его от моих «демонических чар». Бывало, что Андрей пытался сломать мои бастионы и укрепления, вновь найти путь к сердцу, испытать прежнее… Наша дуэль продолжается и по сей день.
Почему я тебе все это рассказываю? – Княгиня стерла слезы ладонью, голос ее обрел прежнюю твердость. – Последний ход Андрея в нашей игре касался непосредственно моего дома. Он соблазнил мою прежнюю воспитанницу, ее пришлось спешно выдать замуж. Теперь, по всему, он вынашивает план новой мести, и орудием ее можешь сделаться именно ты.
– Зачем? – искренне ужасаясь, спросила Вера. – Зачем эта непонятная война? Ведь вы любили друг друга!
– О да, любили… Но сколько наслаждения таится в ненависти! Замыслить очередной шаг, осуществить его, потом следить, как твой враг повержен и готов просить пощады! О, это неизъяснимое наслаждение, понятное разве вампиру!
– Но только не мне! – в сердцах воскликнула юная воспитанница. – Я это никогда не пойму! Любовь прощает, любовь – это милосердие, так учил Христос! – Вера плакала. – Это вы его погубили… Он был чист и добр, он верил вам, а вы его предали…
Княгиня помрачнела. Покусывая губы, она слушала девушку, затем холодно произнесла:
– Теперь тебе многое не понять, но мне важно, чтобы ты знала, как опасен Вольский. Поверь, он не способен более любить и никогда не соблазнится чистой девушкой, подобной тебе. Он отравлен на всю жизнь и будет избирать только тех женщин, которые его недостойны.
– Это неправда, – прошептала Вера сквозь слезы. – Если человека очень любить, он не может не ответить тем же. Его надо пожалеть, а не мучить!
Княгиня принужденно расхохоталась:
– Уж не желаешь ли ты явить милосердие и спасти погибающего? Берегись, Веринька, это ловушка! Андрей слишком вкусил соблазна, он ни во что не верит. А я не хочу лишиться тебя. К тому же я в долгу у твоего опекуна… – Собравшись уходить, Браницкая задержалась на пороге и произнесла с неподдельной грустью: – Запомни, нет ничего печальнее умирающей любви. Иной раз пожалеешь, что твой прежний возлюбленный не умер, не исчез навсегда…
Подобно призраку она растворилась в темноте. Вере осталось обдумать все сказанное, однако результаты назидательной беседы оказались противоположны тем, что ожидала княгиня. Вере легче было представить соблазненного и преданного юношу, нежели любовь-ненависть, непримиримую борьбу двух любовников. Всем своим неискушенным добрым сердцем она пожалела Вольского, а это, как известно, первый шаг к глубокому чувству.
В эту ночь она долго не могла уснуть, все переживала рассказ княгини, представляла себе юного Андрея, который сражен предательством. «Неужели положение в обществе так важно, что чье-то мнение оказывается сильнее любви? – думала взволнованная воспитанница. – Нет, это неправильно, так не должно быть! Почему же эти люди так расчетливы, так холодны? Разве есть на свете что-нибудь важнее любви?» Потом фантазия увлекла ее дальше: она спасет Вольского от разочарования, своим участием и заботой вернет ему надежду и веру, подарит ему самоотверженную любовь…
Уже во сне Вере грезилось, как они стоят пред алтарем, и лицо Вольского, такое вдохновенно-красивое, излучает счастье. Сердце девушки ликовало, она уже слышала небесный хор, чувствовала на губах трепетный поцелуй жениха… И вдруг перед ней возникает строгое лицо княгини Браницкой, которая, покачав головой, говорит: «Веринька, кто ты? Моя воспитанница! Ты не можешь стать его женой. И к тому же он – мой, и я не желаю отпускать его на свободу!» Вера испуганно вскрикнула: теперь перед ней была уже не княгиня, а матушка Вольского, своим властным и жестоким обликом вселившая в сердце бедной девушки ледяной холод. «Я не отдам тебе его, – повторила Варвара Петровна голосом княгини. – Ты всего лишь компаньонка, нищенка, ты погубишь моего мальчика. Не смей даже думать о нем!» Вера горько расплакалась – не во сне, а наяву. Она металась по подушке, заходясь в плаче и заливая слезами кисею и кружева постели.
– Барышня, Господь с вами! Привиделось ли что… – Дуняша бережно трясла плачущую Веру за плечо, и та проснулась.
– Дуня, я такая несчастная, – прошептала, всхлипывая, бедная воспитанница.
– Помилуйте, барышня, чем же несчастны? Здоровые, красивые, одеты-обуты, сыто накормлены, в богатом доме живете под крылышком барыни. Чем же несчастны-то? – приговаривала Дуняша, стараясь успокоить госпожу. – Это сон, барышня. А вы перекреститесь да «Богородицу» почитайте, оно и отойдет. Сон это.
Воркование горничной немного успокоило девушку, и, как это часто бывает, страх, пережитый во сне, стал непонятен. Однако осталось ощущение безысходности и униженности.
– Неужели у меня нет никакой надежды? – вслух произнесла Вера, и такая мука прозвучала в ее голосе, что Дуняша, собравшаяся было отправиться к себе, остановилась со свечой в руках.
– Господь с вами, барышня! Бог дает день, даст и пищу. Почивайте себе, не печальтесь раньше времени.
Она ушла, и в комнате воцарился полумрак. «Была бы жива матушка, она бы меня перекрестила, прижала к себе и пожалела», – думала с горечью Вера. В этот момент она почему-то не вспомнила о Марье Степановне Свечиной, которая много лет делала все, чтобы ее питомица не чувствовала сиротства. Бывают, видимо, минуты в жизни человека, когда хочется почувствовать рядом кровное, родное… Засыпая в слезах, Вера еще долго всхлипывала, совсем как маленький ребенок.
