Девочку взяла к себе в семью Наталья Косливцева. Будучи по линии матери из роду Манасеиных, она приняла ее, как родную дочь. Вице-адмирал Тимофей Косливцев против ничего не имел, и Варенька стала расти и воспитываться вместе с их дочерью Машей, возрастом чуть младше ее. И все бы ладно, но иногда ослабшая в голове сиротки пружинка соскакивала со своего места, и девочка становилась будто не в себе. Она то сидела у себя в комнате, меланхолично уставившись взглядом в какую-нибудь одну точку, и это могло продолжаться часами, то впадала в нервозность и кидала в свою гувернантку и прислугу чем ни попадя. Однажды досталось и Маше. Когда она в слезах прибежала к матери с огромной шишкой на лбу, Наталья Яковлевна самолично выпорола розгами Варвару так, что та несколько дней не могла присесть. После этого Варвара более никогда не причиняла никаких неприятностей Маше и даже успокаивалась от ее присутствия рядом, но с остальными не церемонилась. Иногда Варвара убегала из дому и бродила по городу без всякой цели, покуда ее не находили и не приводили обратно.
В один из таких побегов, когда шел Варваре уже пятнадцатый годок, неведомая сила, толкавшая ее на казанские улицы, занесла Манасеину на Воскресенскую. Церкви звонили к обедне и на улице было людно. И тут из ворот одной из усадеб выехала золоченая карета. Запряжена была она шестеркой лошадей, впереди сидел кучер в черном цилиндре и шитом золотом кафтане и форейтор с выправкой и внешностью отставного армейского генерала. Карета пересекла улицу наискосок и встала у ворот Воскресенской церкви. Соскочившие с запяток лакеи открыли дверцу и помогли сойти из кареты важной даме, которая с высокомерным видом проследовала в ворота церковной ограды.
— Ишь, барыня какая, — услышала Варвара рядом чей-то завистливый голос. — Тут от ее дома до церкви токмо улицу перейти, а она, вона, на карете шестериком ездиет.
С тех пор иметь собственный выезд, непременно шестериком, и чтобы кучер в цилиндре и форейтор с лакеями, стало самой заветной ее мечтой. Она мечтала об этом и в пятнадцать, и в двадцать один. Мечтала она об этом и в свои пятьдесят лет. Но на собственный выезд нужны были немалые деньги. Однако не было и малых. Да к тому же в нежном возрасте пережила Варвара Апрониановна романтическую страсть к некому красавцу и жуиру, но опять на пути к счастью стали презренные деньги. Красавец и жуир подобрал себе более удачную, на его взгляд, партию, чем полунищая сиротка.
Подруга Маша вышла замуж осьмнадцати годов, и стала княжной Марьей Тимофеевной Всеволожской. И Варвара Апрониановна стала приезжать к Всеволожским, живала у них по целым зимам, перенеся свою нерастраченную нежность на маленького «ангелочка» Сержа. По весне и осени, как и ранее, случались «выверты». Пилюли и микстуры, прописанные лекарями, не помогали, и даже светила медицинской науки в беспомощности разводили руками.
Когда в один из благостных солнечных дней, коими балует нас иногда напоследок поздняя осень, Манасеина засобиралась вдруг на променад по Тверскому бульвару, пружинка в ее голове, вероятно, опять соскочила со своего места.
— Поля, Лиза, собирайтесь, мы идем гулять! — кричала Варвара Апрониановна, возбужденно блестя глазами.
— Что это ты опять удумала? — оторвалась княгиня от романа мадам Жанлис и с тревогой посмотрела на Манасеину. — Ты здорова?
— Здорова, конечно, здорова. И чувствую себя превосходно, — бодро откликнулась подруга. — Ты посмотри, как накануне Покрова солнышко играет. В такой день грешно дома сиднем сидеть.
Скоро в гостиной собрались все домашние. Пришел из своего кабинета и князь Сергей. И, посмотрев пристально на Варвару Апрониановну, заложил руки за спину и медленно изрек:
— Полагаю, тетушка, вам следует отказаться сегодня от прогулки.
— Ни за что, — твердо заявила Манасеина, — Поля, Лиза, вы идете?
— У Лизы чьерез чьетверть чьяса урок, — сдвинула бровки мадам Дамбрезак. — Мы нье можем его отложить. Слишком мноко она отстала от труких дьевочьек ее льет.
— Ну а ты, Поленька, со мной? — просительно заглянула в глаза Сеславиной Варвара Апрониановна.
— Я, я...
— Она тоже никуда не пойдет, — безапелляционно заявил Сергей, вызвав вспышку негодования в глазах Полины.
— Вот как? — Бес противоречия в ней мигом проснулся. — Варвара Апрониановна! Полчаса, и я буду готова. Хотя нет, — полыхнула она взглядом в сторону Сергея, — я буду готова через двадцать минут.
Марья Тимофеевна беспомощно глянула на сына. Сергей круто развернулся и молча вышел из гостиной. «Вот несносная девчонка! — подумал он. — А ведь скажи я ей: езжай, мол, с тетушкой, непременно нашла бы причину не поехать». Сергей вдруг поймал себя на том, что думает он об этом совершенно беззлобно и даже — быть этого не может! — улыбается. Потом улыбка сошла с его губ: отпускать Полину на прогулку, пусть и в сопровождении тетушки, было небезопасно.
Князь Всеволожский велел Никитке немедля закладывать, быстро оделся. Когда он вышел во двор, коляска с Полиной и Варварой Апрониановной уже выезжала за ворота. Сергей, выждав, когда экипаж с дамами скроется из виду, сел в «эгоистку» и поехал следом.
Все проезды по Тверскому бульвару, а также Страстная площадь, где Варвара Апрониановна поначалу намеревалась оставить коляску, чтобы далее идти пешком, были сплошь заставлены экипажами. Сегодня, верно, пол-Москвы собралось здесь, чтобы насладиться последним теплом и солнечным днем перед надвигающейся долгой зимой. Сколько было гуляющей публики на бульваре! Не меньше, чем на Семик или даже Троицын день.
Варвара Апрониановна то и дело встречала знакомых, останавливалась, представляла им Полину, обменивалась последними новостями и сплетнями. Более всего разговоров велось о несчастной княжне Долгорукой и ее трагической гибели. «Ах, молодость неосторожная! Ах, увлечение юное! Жаль, жаль бедное дитя!» Все как один, обращая взор на Полину, обязательно отмечали сходство их с княжной Мари.
До площади у Никитских ворот, где должен был завершиться их променад и где собственно оканчивался Тверской бульвар, оставалось менее ста саженей, когда Варвара Апрониановна мечтательно протянула:
— Сейчас бы горячего шоколаду!
— Я бы тоже не отказалась от чашечки, — поддержала ее Полина.
— Тогда пойдем. За следующим перекрестком есть чудная кондитерская.
Они направились к Малой Бронной, но тут им навстречу попалась очередная знакомая Варвары Апрониановны. Снова заговорили о княжне Мари, снова обратились взоры на Полину, и она устало прикрыла глаза.
— Милая, ты ступай вперед, — ласково проговорила Варвара Апрониановна, жалея ее. — Я тебя догоню.
Кондитерская итальянца Гамба находилась на другой стороне улицы. За стеклом витрины красовались пирожные и торты, ублажая взор оттенками и формами. Воистину подобное аппетитное великолепие удовлетворит самый изысканный вкус искушенного гурмана. Полина собралась перейти улицу, как вдруг послышался грохот по мостовой. Она повернула голову и застыла как вкопанная: по Малой Бронной прямо на нее летела во весь опор четверка лошадей, запряженная в высокую карету. Полина успела заметить, что карета была темной, почти черной, как и одеяние возницы. Последнее, что она увидела, были косящие в стороны безумные глаза лошади. А потом вдруг будто исполинская птица налетела на нее, отбросила к тротуару и забилась под копытами стремглав несущихся лошадей.
