— Ты все такой же сумасшедший.
— И это я знаю.
Ее губы дрожали, и она отвернулась. «Я скучала по тебе», — подумала она. Но не сказала это вслух.
Он придвинулся к ней, так что его плечи касались ее.
— Пожалуйста, не продолжай, иначе ты будешь грустить и все испортишь.
— Просто я хотела бы, чтобы Марк мог быть здесь, с нами.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Адам лежал на одеяле, положив руки под голову. Солнце ласково грело. Он чувствовал себя спокойно, его клонило в сон. Рядом бежала река, пели птицы. Молодые листья на деревьях дрожали и сверкали, играя на солнце зелеными огоньками. Казалось, он чувствовал запах июня — свежий и полный надежд. Ему пришло в голову, что он столько лет не отдыхал, не чувствовал такого покоя и умиротворения.
Тори лежала рядом, не касаясь его. Только размышление — придвинуться ли к ней на этот сантиметр или около того — удерживало его от сна. Стоило ему чуть-чуть подвинуться, и его плечо коснулось бы ее.
Ему пришло в голову, что он придает слишком большое значение простому касанию плечом. И что он предпочел бы это простое касание любым другим, более близким, отношениям с любой женщиной. Включая Кэтлин.
Тори разрушала всю его жизнь. Не прилагая ни малейшего усилия.
Он хотел бы поцеловать ее и выяснить, как пахнут ее губы. Устричный поцелуй. Непривлекательный с любой другой девушкой. С ней — невероятно привлекательный.
— Ты кое в чем изменился, — сказала она решительно.
— Стал лучше одеваться? — приподнялся он на локте.
Она тоже приподнялась и посмотрела на него.
— Разве? — съехидничала она. — Ты всегда носил джинсы и футболки.
— Эй, эти джинсы очень дорогие, посмотри ярлык.
— Хорошо, хорошо, я посмотрела.
Внезапно краска бросилась ей в лицо. Ха! Значит, она разглядывала его сзади! Так же, как и он ее.
— Я не имела в виду материально, — сказала она серьезно.
— Тогда в чем же я изменился?
— То, как ты разговаривал с этим полицейским… Раньше ты бы довел его до нервного срыва…
— И не сдался бы, пока меня бы не увели в наручниках, — добавил он сухо.
— Значит, ты повзрослел.
— По-моему, мы все повзрослели, — резонно заметил Адам.
— Помнишь, как ты себя вел после школьных танцев? Нас не забрали только потому, что мы были еще слишком маленькими.
— Семена моего будущего были посажены той ночью, — сказал он. — Я гонял на своем «харлее», я и сейчас это делаю. Какое они имеют право? Арестовывать горожан за то, что они просто гоняют по улицам?
— Может, все дело в скорости, — предположила она.
— А-а-а, это…
— Ты всегда имел очень развитое чувство справедливости, того, что правильно. Мне не следовало бы так удивляться, что ты стал адвокатом.
— А кем, ты думала, я стану? Наркодельцом?
— Адам! Какие ужасные вещи ты говоришь! Я даже ни разу не видела тебя с пивом!
— А может, гангстером?
— Адам!
— Я просто думаю, что ты ничего хорошего от меня не ждала. Я был ненадежным.
— Да нет, совсем не так!
— Тогда что? — спросил он, ожидая, что она не ответит. Но она ответила.
— Я думала, у тебя будет жизнь, полная приключений, — раздраженно сказала она. — Ты был отчаянным. Совсем необузданным.
— Ну подскажи мне. Я пытаюсь придумать какую-нибудь приличную профессию для необузданных парней.
— Астронавт.
— Я не люблю летать!
— Ковбой.
— Я не слишком-то разбираюсь в лошадях.
Ее взгляд заставил его замолчать.
— Предприниматель, — сказала она, — руководитель сафари, шпион, пожарный.
Значит, она размышляла об этом и представляла его романтичным человеком! Это польстило Адаму, но в ту же секунду он подумал, что это именно он предал ее.
— Не такой уж и отчаянный я был, просто мне было скучно.
Может, все, что он делал, и казалось рискованным для такой правильной девочки, как она.
— Ты был отчаянным! — настаивала она.
— Ну например? — парировал он.
— Ты проехал по трубе вниз на Гленморской плотине.
— Очень глупо и легкомысленно.
— Ты прыгал на мотоцикле с обрыва, где раньше была радиостанция.
— Ну вообще-то это был не обрыв. Кроме того, я сломал тогда руку, и мне накладывали швы.
— У тебя до сих пор шрам.
Он потрогал свой подбородок:
— Что, правда?
— И ты прыгал на мотоцикле с этого же обрыва неделю спустя, хотя рука была в гипсе.
— Я уже забыл об этом.
Но теперь он вспомнил. Это был не обрыв. Просто большая куча земли и песок внизу. Песок там был мягкий, однако приземлился он неудачно. Это не остановило его, и он повторил прыжок уже со сломанной рукой.
Тогда был день, очень похожий на этот, потому что Адам с кристальной ясностью мог вспомнить ощущение свободы, когда он подъезжал к краю обрыва, момент, когда мотоцикл взлетал в воздух и он был в небе. Он счастливо вздохнул.
— Я так и знала, — сказала она. — Это твои счастливые воспоминания.
Да, так оно и было. Он также помнил радостный свет ее глаз и что он был ради него готов на самые безрассудные поступки.
— Тебе это тоже нравилось!
— Нет, не нравилось! Я пугалась до ужаса, когда ты совершал такие сумасшедшие и опрометчивые поступки.
Но это была не вся правда. И он понял это по нежному румянцу, покрывшему ее щеки.
— Ты была очарована этим, — упрямо возразил он. И ждал опровержения, которого, однако, не последовало. Вместо этого она сменила тему разговора:
— Ты курил!
— Я считал, что это круто. Даже не безрассудно смело, а круто.
— Первый, кто залезал в реку, и последний, кто из нее вылезал. Первый, кто был арестован, и единственный, кого арестовали.
— Ну это была не моя вина. Я не знал, что Мерфи угнал эту машину.
— Да мне даже не разрешали ходить по той стороне улицы, где шел Мерфи!
— Ну вот видишь: хорошая девочка и плохой парень. Натали Вуд и Джеймс Дин[1]. Так всегда бывает.
