На губах у него заиграла озорная улыбка.
— Значит, ты поняла, что не такое уж я чудовище?
Иви не могла оторвать от него взгляда. Ни разу за все это время Георгос не улыбался ей. Улыбка, придав теплоту лицу, совершенно его преобразила, исчезла холодная красота, рот смягчился в чувственном изгибе, в леднике голубых глаз загорелись веселые огоньки.
Такого Георгоса, как-то описал ей Леонидас, но до сих пор лично она таким его не видела и сомневалась, существует ли он в действительности. Такому Георгосу не требовалось прилагать усилий, чтобы женщины бросались ему на шею.
Несколько обезоруживающих мгновений она испытывала физическое притяжение, исходящее от Георгоса, потом горькое возмущение снова всколыхнулось в ней, заслонив собой все. Да, Леонидас стоил десятка таких, как этот!
— Я и не считала тебя чудовищем, Георгос, — деревянным голосом проговорила она.
— Не морочь мне голову, — улыбнулся он еще шире.
Сердце Иви затрепетало под действием его улыбки, в животе что-то тревожно ухнуло. Этого не может быть! Чтобы ее влекло к брату Леонидаса? Не может быть!
Но, похоже, так оно и есть…
— Некоторые люди вызывают в тебе все самое лучшее, — зле сказала она, питая отвращение сама к себе. — А другие — все самое худшее.
Улыбка погасла, очарование испарилось. Словно выключили свет. Иви стало легче. Кончилось минутное помрачение, только и всего. Что иное она могла испытывать к Георгосу?
Он резко выпрямился, бессильно опустив руки вдоль тела. Сразу стало видно, что он очень устал, и остатки прежнего сочувствия к нему вновь напомнили о себе. Иви вздохнула.
— Да, — нехотя признал он, — был у Леонидаса такой талант, отдаю ему должное. Он вызывал у людей любовь к себе, несмотря на все его очевидные неудачи. Понятия не имею, как ему это удавалось, — добавил Георгос, покачивая головой.
Слово «неудачи» вызвало у Иви сильнейшее желание по-матерински защитить Леонидаса.
— Ты всегда намекаешь, что он неумеха и неудачник. Но это не так. Если измерять успех тем, насколько ценят человека окружающие, то Леонидас добился величайшего успеха.
Георгос смотрел сквозь нее странно безжизненным взглядом.
— Может, ты и права, Иви. Может, ты и права. — Обогнув стол, он рухнул в большое кожаное кресло, откинулся, на мгновение прикрыв глаза, а потом вновь взглянул на нее.
— Скажи Эмилии, что я дома, ладно? — каким-то слабым голосом попросил он. — Обед, если можно, в семь. У меня куча бумаг, которые надо сегодня посмотреть.
— Хочешь… хочешь, я принесу тебе чашечку кофе? — нерешительно предложила она. Ей вовсе не хотелось быть все время с ним на ножах.
— Прямо сейчас?
— Да.
— Нет, спасибо. Сейчас мне нужно что-нибудь покрепче кофе. Через пару минут я сооружу себе настоящую выпивку. Да не хватай ты эту дурацкую лестницу, бога ради! — вдруг взревел он, рывком подавшись вперед в кресле. — И, будь любезна, сними этот ужасный шарф. Ты смахиваешь на тетушку «не-надо-ли-вам-тут-убраться».
Иви покраснела, сообразив, что совершенно позабыла про свой головной убор. Резко подняв руку, она быстро сдернула несносную полоску шотландки, испытывая унижение от того, что в таком виде предстала перед Георгосом, который всегда являл собой картину непогрешимого великолепия — ни единой морщинки на дорогих деловых костюмах, рубашки ослепительно белые, как его зубы, волнистые волосы в идеальном порядке.
— Не обязательно так орать, — сказала она с несчастным видом. — И не обязательно меня унижать.
— Я не пытался этого делать. Если тут кто и чувствует себя ужасно, так это я.
— Не знаю, с чего бы, — пробормотала она. — И это после того, как ты ездил развлечься на Золотой берег?
— Какие развлечения! Я ездил по делу.
— Ну разумеется!
Они уставились друг на друга. В глазах Иви был прямой намек, в глазах Георгоса — потрясение.
Но оно длилось недолго, лицо у него потемнело, налилось негодованием, холодные глаза медленно оглядели ее. Иви поперхнулась, жалея о глупой несдержанности, давшей понять, что Она знает о цели его маленького путешествия.
— Не понимаю тебя, — колко заметил он. — Все, что я тебе обещал, — это соблюдение благопристойности. Я и соблюдаю ее. В высшей степени. И буду делать так и впредь до нашего развода. А пока не смей меня осуждать. Я этого не потерплю! — Он стукнул кулаком по столу и гневно уставился на нее. — Я определенно не желаю, чтобы меня заставляли чувствовать себя виноватым, когда я, шут его дери, не сделал ничего, в чем меня можно упрекнуть! Я провел пару ночей с женщиной? Подумаешь! А что ты ожидала от меня в данных обстоятельствах? Что я буду сам себя удовлетворять, как школьник?
Господи, пора стать взрослой! Это реальность, а в нормальной жизни реальные мужчины отправляются в постель с реальными женщинами. Понятно? Она содрогнулась от его сокрушительной ярости.
— Да-да, — тихим дрожащим голосом сказала она, — п-понимаю.
У Георгоса дернулось лицо.
— Ступай, — прошептал он, нетерпеливо махнув рукой, и снова рухнул в кресло, закрывая глаза. — Иди, иди.
Она ушла.
6
Обед для нее в этот вечер был отравлен страхом и ожиданием, что Георгос скажет Алис или Эмилии о том, что застал ее на лестнице с метелкой для пыли. Но он не сказал.
Он вообще молчал за обедом, поглощая пищу в мрачной задумчивости. Мысли его явно блуждали где-то за миллионы миль отсюда. Когда мать или Эмилия к нему обращались, он отвечал им кратко, односложно.
Иви полагала, что причина ей известна. Бизнес к этой поездке ни малейшего отношения не имел. Георгос уезжал на Золотой берег не в деловую командировку.
По мере того как она размышляла над этой темой, гадая, много ли пройдет времени, прежде чем он уедет снова, есть ей хотелось все меньше и меньше. Она покосилась через стол на Георгоса, и глаза их встретились. Он посмотрел сквозь нее и вновь обратил взор к тарелке с десертом.
Иви обрадовалась, когда пить кофе он решил в кабинете.
— Не слишком-то, должно быть, удачная была поездка, — пробормотала Эмилия, когда они с Иви убирали со стола. Алис тут же удалилась в свою комнату читать.
Эмилия не знала, что их размолвка привела Георгоса в такое дурное настроение, а сама поездка наверняка прошла успешно.
— Может, он просто устал, — пробормотала Иви, с отвращением отгоняя недвусмысленные видения, то и дело возникавшие в воображении.
— Тогда хватит ему сжигать свечу с обоих концов, — всплеснула руками Эмилия. — Он не высыпается и слишком много пьет. Без него я проверила запасы спиртного в кабинете, там почти не осталось виски, не говоря уж о бренди, водке и коньяке. Надеюсь, он не пойдет по стопам отца. В последние годы перед смертью тот слишком много пил. И слишком прибавлял в весе. По-моему, рановато помирать в шестьдесят.
