Откуда-то у меня появилось обостренное восприятие происходящего. Я все видела, все замечала, даже то, на что в обычное время просто не обратила бы внимания. Я не только не была ошеломлена или напугана, а словно еще больше сосредоточилась и приготовилась, что в случае чего... Я еще не знала чего, но уже была готова соучаствовать, паче чаяния для этого понадобятся все мои слабые силы.
Нас провели по ступенькам вниз и втолкнули в огромный погреб. Мой отец построил его, чтобы здесь хранить вино, каковое ему доставляли бы из Франции. Свое намерение – насчет вина – ему осуществить так и не удалось. Это сделал невозможным именно французский император.
Меня успокаивало то, что погреб был сухой – отец, кажется, даже приглашал строителя из Петербурга, который исследовал почвы имения, после чего указал место для строительства дома и погреба.
В погребе для чего-то у стен стояли лавки, а на столе имелся небольшой огарок свечи – его при нас зажег один из наших сопроводителей.
Он указал Аксинье на стоявшее поодаль ведро и, гнусно ухмыльнувшись, поднялся по лестнице. Вскоре захлопнувшаяся дверь известила, что мы остались одни, запертые в винном погребе.
– Это называется попали как кур в ощип, – задумчиво пробормотал Зимин.
Хелен, севшая на край лавки, поднесла к лицу платок и стала подвывать. Так, как обычно воют по покойнику.
– Сейчас же прекрати! – по-английски прикрикнул на нее Джим так, что поняли мы все, включая Аксинью. Взглянул на Зимина, чуточку внимательнее – на меня и проговорил уже по-русски: – По-моему, нам нужно решить, как себя вести. Что могут сделать с нами эти разбойники?
– Сдается мне, убивать нас они побоятся, – сказал Зимин.
Хелен громко вздохнула и стала икать. Зимин отцепил от пояса фляжку и протянул ее отчего-то Веллингтону, кивнув на его совсем ослабевшую соотечественницу.
– Думаю, это поможет.
Тот согласно кивнул и без предупреждения поднес ее ко рту Хелен.
– Выпей!
Женщина отхлебнула глоток и закашлялась. Зато перестала икать.
Я опять стала наблюдать за всем нашим обществом как бы со стороны и отметила некоторую медлительность всех его членов. Словно вначале каждый сам для себя решал, что делать, а потом уже собирался выносить на обсуждение.
Итак, нас было четверо – людей, чья судьба зависела от того, найдут ли они выход к спасению и как поведут себя в случае, если опасность станет смертельной.
Я поймала себя на том, что не посчитала Аксинью, но правом голоса ее мы вряд ли наделим, да она к тому и не стремилась.
Поглядев на поникшую Хелен – отчего-то я всегда считала, будто свободные служанки в трудных обстоятельствах всегда сильнее аристократок, – я подумала о том, что надо бы ее уложить спать, если, конечно, в тех огромных грудах вещей, что лежали у дальней стены, мы раздобудем что-нибудь подходящее.
Уныние маминой горничной меня удивляло. Видимо, сказывались прочитанные мной романы, в которых аристократки всегда рисовались с поникшими головами, с печалью в сердце и слезами на глазах. В то время как их простые, но мужественные служанки оставались твердыми как кремень.
Однако мне вовсе не хотелось ни быть, ни выглядеть слабой. Наоборот, я смотрела на наших мужчин, которые выглядели хмурыми и задумчивыми, и мысленно сетовала на то, что перевелись в наше время рыцари, которые не раздумывая бросались на защиту чести женщины. А что имелось в нашем случае? Всеобщее уныние вместо боевого духа и готовности умереть за Прекрасную Даму... Впрочем, Зимин почти так и поступил, но ни к чему это не привело.
Наверное, я судила мужчин слишком строго. Хотела какого-то там рыцарства, в то время как на нас напали числом превосходящим, да и к тому же мы, три женщины, своим присутствием связывали руки мужчинам.
Определив молчание мужчин как уныние, я, видимо, тоже была не права. Они всего лишь оглядывались и оценивали наши шансы.
Словом, я нехотя расставалась с почерпнутыми из книг романтическими образами. Подлинная жизнь рисовала нам совсем другие картины.
– Надо уложить Хелен спать, – сказала я поручику. – Она слишком встревожена – тревога обессиливает, а мы попали в такое положение, когда нашей слабостью могут воспользоваться враги нам же во вред.
Зимин с некоторым удивлением взглянул на меня: кажется, и для него было неожиданностью мое поведение. Получалось, что не он и не Джим первыми начали оценивать обстановку и высказывать предложения, а та, которую поручик считал слишком юной для каких-то продуманных решений.
– А перед тем... – Тут я замялась и покраснела, но все же закончила мысль: – Нужно как-то загородить ведро, которое нам оставили... Мало ли, кто-то захочет... умыться...
Тут я и вовсе смешалась и замолчала, но Зимин спокойно кивнул в ответ на мои слова.
– Свеча у нас всего одна, а надо бы пойти взглянуть, нет ли в той куче чего-нибудь подходящего. Вы, Анна Михайловна, пока посидите с Хелен, успокойте ее. Как женщина умная, вы найдете, какие слова подобрать, а мы с Веллингтоном проведем ревизию.
Надо сказать, я подчинилась безо всякой охоты. Так и знала, что мужчины станут оттирать меня от конкретных действий...
Поймала себя на этой мысли и посмеялась: и в самом деле, правы мужчины, которые говорят, что нас им не понять. Только что я сетовала на отсутствие рыцарей, и вот они появились, но мне это не нравится. Угоди такой!
Только тем, что мы застали наших пленителей врасплох, объяснялось их решение поместить нас туда, где хранилось ими же награбленное.
Едва мужчины стали осматривать наваленные горой вещи, как послышался торжествующий голос поручика:
– Посмотрите, что мы нашли.
Он принес мешок, наполненный... свечами!
– Тьма да разверзнется! – торжественно провозгласил он, зажигая сразу три из них и устанавливая на голом столе.
На недовольный взгляд Хелен он тут же пояснил:
– Как только нам попадется подсвечник, мы немедленно поставим его на стол.
Я тоже взяла одну из свечей и направилась к той огромной, небрежно сваленной куче вещей.
Джим собирал и складывал отдельной стопой одеяла и огромные пуховые подушки, а Зимин уставился в какую-то папку с бумагами, которую откопал среди вещей.
– Так вот куда подевались два обоза, отправленные полковником Каратыгиным, – проговорил он себе под нос, но я услышала.
Как он может думать о каких-то обозах в такое время!
– Сейчас-сейчас, княжна, простите, через минуту я буду в полном вашем распоряжении, – буркнул он, торопливо просматривая бумаги.
– Думаете, у вас не будет другого времени?
– Хотел бы я и сам об этом знать, – вздохнул Зимин, откладывая папку в сторону.
– Скажите, – поинтересовалась я, озаренная неожиданной мыслью, – а вас отправили со мной только ради какого-то письма или...
