Но это еще не все: раз в неделю в одной из небольших аудиторий в здании исторического факультета Клер должна была читать лекции. А самое главное, не забывать о научной работе, писать статьи по своей теме и публиковаться в научных журналах, а потом и в сборниках. Со временем придет пора взяться и за написание книги. Над головой каждого ученого висит дамоклов меч под названием «публикация или смерть», но, по правде говоря, Клер с нетерпением ждала того дня, когда она сможет приступить к работе над большим и сложным проектом. А пока она сосредоточилась на преподавательской работе, училась привыкать к порядкам в колледже, к городу Кембриджу и к своей новой жизни.
Уже через несколько дней она обнаружила, что новое ее положение предоставляет ей множество странных, а порой и курьезных преимуществ. О двух из них она узнала еще в Соединенных Штатах: преподаватель пользуется квартирой и питается за счет колледжа. Но обедать в трапезной за одним столом с коллегами, среди которых нередко попадаются впавшие в состояние величавого, хотя и вполне невинного маразма ветераны, такие, например, как профессор Хаммер или профессор Ресидью, было страшновато — от них всего можно было ожидать. Тем более что со стен трапезной на нее с упреком взирали портреты Фрэнсиса Бэкона, Исаака Ньютона, Джона Драйдена и лорда Теннисона: ей казалось, они понимают, что такой американской выскочке, как она, здесь не место.
Две привилегии поразили Клер своей причудливостью, они указывали на уникальный характер этого заведения, существующего уже четыре с половиной века. Во-первых, у нее было право заказывать любое вино для своего личного употребления. Вино хранилось здесь в знаменитых винных погребах Тринити, по слухам, огромных, практически неисчерпаемых. А во-вторых, в отличие от студентов и туристов она могла безнаказанно ходить по заросшим скудной травкой газонам и лужайкам, которыми колледж чрезвычайно гордился. Другие привилегии, однако, сулили кое-что поинтересней. Уже вскоре после ее прибытия младший казначей преподнес Клер так называемый ключ преподавателя, или, как его здесь называли, ключ «фа», и он же сообщил ей, что ключ этот открывает все двери и калитки, ведущие туда, куда студентам вход заказан, например, в «Преподавательский сад» или на «Преподавательскую лужайку для игры в шары», а также в другие места как в корпусах колледжа, так и снаружи, меж священных, увитых плющом каменных стен, арочных проходов, витражных окон этого древнего учебного заведения. То есть в места почти волшебные, поскольку они изначально предназначены лишь для избранных.
Но самой приятной привилегией для нее была возможность запросто заходить в профессорскую комнату — этот бастион университетской (мужской) традиции, с ее мягкими креслами, лампами под зеленовато-матовыми стеклянными абажурами, с аккуратно разложенными подшивками «Таймс» на столиках — выпить чашечку чаю, кофе или шерри из всегда приготовленного для этого сервиза. Чай подавали в фарфоровых чашках с блюдечком и серебряной ложечкой; здесь, казалось, и не слышали о таких ужасах, как современные стирофомовые чашки или пластмассовые мешалки для сахара. Клер узнала, что чай — один из важнейших аспектов гостеприимства этой страны с ее довольно прохладным климатом, это первое средство, чтобы согреться и почувствовать себя как дома.
А именно в эту минуту Клер крайне нуждалась и в том и в другом, поскольку только что закончилась ее первая лекция.
«Нормально, хотя и не бог весть что» — так можно было бы назвать этот ее опыт; «полный провал» — возможно, более точное слово. Слушателей было совсем немного, точнее, всего один, но даже и этот опоздал, пробормотав какое-то извинение насчет тренировки в гребном клубе: удачным такое начало карьеры в Кембридже, ей-богу, не назовешь. Едва закончив, Клер в панике бежала из аудитории и помчалась вниз, на второй этаж, в профессорскую, но там ее ждал еще один страшный сюрприз: не работал автомат для горячей воды.
Вдруг за ее спиной кто-то прокашлялся.
— Надо по нему стукнуть, — прозвучал женский голос.
Клер обернулась. На лоснящемся кожаном диване сидела женщина с последним номером периодического журнала «Английская история» в руках. На кофейном столике лежали и другие научные журналы: «Прошлое и настоящее», «Постоянство и перемены», «Древняя наука и медицина». И, разумеется, в каждом из них напечатана статья, а то и не одна, автор которой — преподаватель исторического факультета колледжа. На стене за спиной женщины висела картина: по смелости колорита — явно экспрессионизм; возможно, единственная во всем университете, двести лет которой исполнится еще очень не скоро. Да и вообще, по виду интерьер преподавательской смахивал на разворот каталога мебельного магазина «ИКЕА», столь отличался он от прочих интерьеров Кембриджа и по духу вполне соответствовал архитектуре Сиджвик-сайта[14]. В университетском городе, где большинство строений сложены из камня еще в четырнадцатом веке, этот квартал выглядел совершенно нелепо; впрочем, кто его знает, может, таков был замысел архитекторов и строителей — по странной иронии их проекта исторический факультет Кембриджа помещался в современном здании из стекла и стали, спроектированном и построенном в шестидесятые годы двадцатого века.
Огромное, во всю стену, окно преподавательской выходило на небольшую стоянку для автомобилей далеко внизу, за которой открывалась удивительная перспектива с тихой излучиной реки Кем.
Женщина, казалось, была так погружена в чтение журнала, что сначала Клер подумала, уж не послышалось ли ей. Но тут женщина подняла правую руку и сложила пальцы в кулак, чтобы было понятней.
— Надо стукнуть по нему как следует, — повторила она, на секунду подняв глаза поверх оправы очков.
Вняв полученной инструкции, Клер ударила по автомату, который немедленно повиновался и выплеснул ей порцию горячей воды, в точности столько, сколько надо для чашки чаю. Она положила в него пакетик «графа Грея» и огляделась, куда бы присесть.
Женщина, наконец, оторвалась от своего журнала.
— Ну и как оно прошло?
— Что «как прошло»? — не поняла Клер.
— Ваша лекция.
При этом она даже снизошла до того, что посмотрела Клер прямо в глаза.
Да-а, в конце концов, пора привыкать к тому, что ты новенькая и тебя все знают, в то время как сама ты не помнишь никого, с кем только недавно знакомилась. Разумеется, Клер не признала заговорившей с ней незнакомки. На вид ей было около пятидесяти, а если и больше, то самую малость, но природа наградила ее столь тонкими, породистыми чертами лица, слегка вытянутого, но весьма привлекательного, над которыми, казалось, время совсем не властно.
— Ужасно, — призналась Клер. — Пришел всего один студент.
— На одного больше, чем у Исаака, — отозвалась женщина, вскинув брови и склонив голову набок.
