– Под ноги смотри, бля… – зло огрызнулся Валерочка из–под майки. Приподнял её. Ирка увидела заплывший глаз, захваченную вместе с ним скулу, царапины на губах и бритой голове. Плаксиво поморщилась.
– Что? – пробормотал Валерочка. – Вали давай…
И закрылся майкой.
Лёва Дынин сидел в больнице на лавочке, обитой коричневым дерматином и скучал. Рядом громко охал какой–то громадный дед в сетчатой майке, с пожелтевшим гипсом на ноге. Лёва поморщился. Поморщившись, заохал, как дед. Они сидели рядом: старый и малый и охали. Вообще–то Дынин на «малого» тянул только в сравнении с этим дедом, а так он был вполне крепкий здоровый мальчик четырнадцати с половиной лет. Лёва увлекался компьютерными играми и творчеством группы «Кино», а также был горячим поклонником «НАШЕго радио». Недавно он научился даже связно играть на гитаре и теперь иногда пел друзьям и знакомым песни Цоя. Стеснялся, конечно, как чёрт и краснел до корней волос. Волосы были светлые, коротко стриженные и казалось, что они тоже краснеют.
Дед перестал охать, Лёва подумал, что одному охать стрёмно и тоже замолчал. Вышла медсестра с пучком рыжих волос на макушке, позвала Дынина на перевязку. Лидия нервничала. Вместо того, чтобы греться на пляже, она вынуждена мотаться с Дыниным по милициям и больницам. План «помолчим, а то милиция вмешается» не сработал. Замолчать рассечённую скулу Лёвы Дынина не удалось, пришлось везти в травмпункт. Это вместо намеченного похода в кинотеатр с кульком черешен. В «травме» Дыню осмотрели, тут же позвонили в милицию. Лидия с Дыниным мотались из больницы в отделение по душной жаре и Дынин чуть не плакал от всего, что на него вдруг навалилось. Перевязки, дяди в форме… Лидия соображала, как объяснить отсутствие при ней Сеткина (она же должна была сдать его в органы!), но объяснять ничего не пришлось. Дыня уныло твердил, что упал и даже рисовал подробности: скамейка с отодранной доской, скользкие сандалии… Лидия вспомнила: да, есть такая скамейка. Участковый велел прийти назавтра и ещё назавтра, но Дынин ничего нового не добавил и от него отстали.
Через четверть часа Лёва вышел, белея свежим бинтом на загорелой коже. Поехали в лагерь.
Тарас всё время жался к Кларе, она поджимала губы и отходила. Тарас снова лез, его толкали. Громко ревела музыка, мигали разноцветные огни. Клара танцевала легко, короткая юбочка моталась вокруг бёдер, рядом гоготали Игнат и Кудрявость, успевшие после ужина сбегать в киоск за пивом. Они врывались в круги танцующих, смеялись, хватали за руки девчонок, те весело отбрыкивались.
Веселье этих двух «обалдуев», как называла их Клара Петрова, было также и от того, что полчаса назад на четвёртом корпусе, который стоит боком прямо к пляжу (а значит, всем виден), написали белилами «fuck da Sетkin». Крупно написали, от души. Радовались теперь.
Кудрявость и Игнат всем нравились. За ними и Тарасом прочно закрепилась слава «крутых». Их боялись. А девчонки хотели заполучить в приятели. Вот и сейчас Катя Моисеева четырнадцати лет с тщательно накрашенными губами и прямыми чёрными волосами не торопилась вырывать рукав прозрачной кофточки из потных ладоней. Танцевала совсем близко от Игната. «Ну где же ручки, ну где же ваши ручки, давай поднимем ручки и будем танцевать!…» Катя Моисеева подняла ручки, потом обрушила их на плечи Игната. Тот не задумываясь потянулся к губам, размазал помаду, Катя старательно втягивала слюни.
Они отделились от танцующих ребят и вертящейся вокруг малышни. Пьяно шатаясь пошли за столовую на каменную площадку, облепленною кустами алычи. Стали обниматься. «Только не грубо, а то сбежит…» – машинально думал Игнат. Руки скользили по вздрагивающим бёдрам Моисеевой. Игната охватил страх и азарт. С замиранием сердца притиснулся ближе, в животе стало щекотно. Краем глаза отметил широкий каменный барьер площадки, заросший какой–то мелкой травкой, похожей на мох. Подвёл Катю, потянул вниз. Катя послушно легла, ладони её вспотели от волнения. Игнат торопливо, слишком торопливо, принялся снимать с Моисеевой трусы, она, впрочем, не возражала. Даже потянула Игнатовы штаны вниз. Игнат навалился сверху, пошарил руками, придвинул член к входу во влагалище. Резко качнулся вперёд. Катя тяжело и испуганно дышала. Член скользнул по крепким бёдрам, Игнат еле слышно прошипел: «Ах, сука…». Раздвинул ноги пошире. Помогая себе двумя руками, наконец, пихнул член внутрь. Катя пискнула, придавленная Игнатом. А он лихорадочно забился, опершись на руки и через две минуты ткнулся вспотевшим лицом в Катино плечо. Она испугалась его висящей мокрой губы, открытого рта, бессмысленных глаз. Дёрнулась, но он лежал, свесив ноги и лишь качнулся. Катя Моисеева чуть не заплакала, её охватила паника. Царапаясь пальцами, она попыталась выбраться из–под Игната. Всхлипнула:
– Блядь, чё ты, чё ты?…
Игнат потряс белобрысой головой, немного пришёл в себя.
– Зайка, что я? Я тебя люблю! Люблю… Давно ещё, с приезда… Зайка…
Он не помнил, как её зовут, точнее, вообще не знал.
– Правда?
– Правда, зайка.
Катя успокоилась. «Вот и любовь пришла,» – радостно накрыло её теплой волной.
– Игнат, я тебя тоже люблю.
Валерочка сидел на балконных перилах ногами на улицу. Писал на обратной стороне этикетки «Крем–сода»:
«1. Митников – 6 корпус.
2. Еремеев – 6 к.
3. Кудрявый – 6 к.
4. Дынин – 4 к.
5. Пузатый – 4 к.
6. Гена Ж. – 4 к.
7. Артём – 4 к.»
Рядом у ног тусовался Стасик Галкин, любезно предоставивший информацию. Заглядывал немножко с отвращением Валерочке в глаза.
– А Игнат, Кудрявость и Тарас каждый вечер ходят в кафе! Называется «Стулья».
– «Двенадцать стульев», может?
– Да! После ужина… – кривя губы сообщил Стасик.
– Спасибо, – холодно поблагодарил Валерочка, спрыгнул с перил на балкон и скрылся в комнате. Стасик поскрёб царапину на носу и побежал на пляж.
Лёжа на втором ярусе, Валерочка держал перед собой этикетку. Беззвучно шевелил губами. «Весь отдых убить на выяснения отношений что ли?… Хотя этих шавок можно за неделю положить… Бля… Дак они по одному–то не ходят… Разве что поссать в кафе… Но это вообще идиотизм – у сортира караулить… Бля…». Мысли зашли в тупик.
– …Я вон ту трахнул, – хвалился Игнат, показывая пальцем на Катю Моисееву через стекло.
– Класс, – завистливо обрадовался Кудрявость, оттирая белила от майки.
Тарас с видом умудрённого опытом мужика, покивал одобрительно головой.
– А чё она тут сидит? – спросил Кудрявость.
Игнат пожал плечами.
Катя Моисеева сидела на скамеечке у шестого корпуса, глядя то на балкон ребят, то на входную дверь корпуса. Она была в той же самой прозрачной синтетической кофточке. Вспотела. Нетерпеливо ёрзала, ковыряла ногой песок.
– Не отвяжется теперь, – спрогнозировал Тарас. Игнат нахмурил брови.
