Тогда доктор решился на эксперимент, который в последующие годы стал известен под названием «модификация поведения». Келлог начал с неряшливости. Каждый день, приходя домой, мальчик бросал свою курточку на пол в коридоре, тогда как другие дети, даже четырехлетняя крошка Ребенка Вин, вешали верхнюю одежду на крючки. Ерунда, казалось бы. Но доктор знал, что все начинается с малого.
На следующий день вернувшегося из школы Джорджа (с тех пор, как он поселился в доме, прошел ровно месяц) встретил в холле сам Келлог. У доктора было полно дел в Санатории, однако все это могло подождать. Воспитание мальчика (и какого мальчика!) важнее.
По лестнице поднимались две медсестры, ведшие младших детей в их комнаты. Те шли послушно и чинно и, поднявшись наверх, следуя установленному правилу, повесили свои курточки на низко прибитые крючки. Джордж же, как обычно, сбросил куртку на пол в холле.
Если дети и удивились, увидев доктора Келлога, сидящего на стуле в углу в такое непривычное время, то они ничем не выдали своих чувств. Только самые маленькие, особенно крошка Ребекка, застенчиво поглядели на него, но не произнесли ни слова, отлично зная, как нужно себя вести в присутствии кормильца и благодетеля. Доктор не любит, когда шумят. Детям это было известно.
Джордж вошел, опустив голову. Он всегда ходил с опущенной головой, как будто земля под ногами была ему куда интересней, чем огромный и разнообразный мир вокруг. Келлога это беспокоило: во-первых, неправильная жизненная установка, а во-вторых, портится осанка. Смотревший под ноги Джордж не заметил приемного отца и, разумеется, сбросил курточку на пол, передернув плечами и слегка подпрыгнув, словно обезьяна.
– Джордж, – повелительно возвысил голос доктор. – Джордж Келлог.
Мальчик как раз поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы. Другие дети, под руководством двух нянь, с которыми Келлог условился заранее, не останавливаясь, продолжали подниматься. Джордж замер, задумчиво глядя на ногу, потом медленно поднял голову и посмотрел на доктора.
– Так-так.
Келлог постарался убавить металла в голосе. Большое достижение уже то, что мальчик хоть как-то реагирует на обращение, и к тому же не следует забывать, какие мерзости довелось пережить малышу в прежней жизни. Доктор обеими руками поманил мальчика к себе.
– Подойди сюда, Джордж, – попросил он. – Подойди ко мне, я тебя не укушу.
Джордж снова уставился в пол. И подошел! С опущенными плечами, шаркающей походкой, похожий на побитую собачонку – но подошел. Значит, все понимает.
Келлог не больно-то верил в нежности – был у него такой изъян, который сам он таковым не считал. Он вообще не очень понимал, зачем нужны физические контакты между людьми, кроме разве что деловых рукопожатий; ну и, разумеется, муж может поцеловать жену в щечку. Ведь именно посредством физических контактов (к сожалению, полностью избежать их невозможно) передаются болезни. Посему, когда Джордж пересек комнату и подошел к отцу, доктор так и не смог, как собирался, взять мальчика за плечи и разъяснить, в чем тот провинился. Вместо этого Келлог поднялся, суетливо потер руки и посмотрел на понуро стоявшего перед ним приемного сына.
– Джордж, – сказал Келлог, – я хотел бы, чтобы ты начал разговаривать. Со мной, с миссис Келлог, с нянями, с твоими братьями и сестрами. Я знаю, ты понимаешь все, что тебе говорят, а придет время – и грамоте тоже научишься. И я уверен, ты уважаешь – или обязательно будешь уважать – правила, установленные в этом доме. – Пауза. – Тебе много раз говорили, куда надо вешать курточку.
Джордж никак не отреагировал на эту тираду. Он неподвижно стоял, глядя себя под ноги.
– Я не собираюсь тебя наказывать, Джордж, – продолжал доктор Келлог. – Ты у нас новичок, тебе пришлось всякого хлебнуть в жизни. Тем не менее я хочу, чтобы ты выполнил одно задание. Назовем это «воспитание долга и ответственности».
Джордж оставался нем, неподвижен, никоим образом не связан с миром и обретающимися в этом мире источниками энергии.
– Пойдем-ка со мной. – Прежде чем взять ребенка за руку, доктор надел перчатки.
Потом велел ему поднять курточку и отвел наверх к тому месту, где торчал единственный незанятый крючок.
– А теперь, Джордж, – провозгласил Келлог, – я хочу, чтобы следующие двадцать четыре часа (разумеется, кроме ночного сна и времени, отведенного на еду) ты провел, выполняя следующее задание. Я хочу, чтобы ты надел куртку, вошел в дом, прошел через нижний холл, поднялся по лестнице к своей комнате, снял куртку, повесил ее на крючок. А потом начал бы это упражнение сначала. И так тысячу раз. Ты меня понял?
Голова опущена, молчит.
Доктор сурово посмотрел на Ханну Мартин, одну из нянь, стоявшую на верхней площадке лестницы.
– Ханна, вы проследите за тем, как Джордж выполняет задание. Он войдет в дом, закроет дверь, поднимется по лестнице, снимет куртку, повесит на крючок и будет повторять это, пока не придет время ложиться спать. Завтра утром он возобновит это упражнение и продолжит тренироваться до… – Доктор сверился с карманными часами. – До четырех часов пополудни. – Снова взгляд на Ханну. – Вы меня поняли?
Ханна кивнула.
На следующий день, вечером, когда доктор после утомительного рабочего дня вернулся домой, первым, кого он увидел, был Джордж. Доктор с удивлением смотрел, как мальчик, ссутулившись и шаркая ногами, в курточке бредет по холлу. Келлог остановился. Джордж медленно, словно каждая ступенька являла собой непреодолимое препятствие, поднялся по лестнице, подошел к вешалке, размеренно, как автомат, снял куртку, повесил ее на крючок, подождал какое-то мгновение, потом снова надел куртку. Время – половина восьмого. Все дети уже поужинали; самых маленьких Ханна увела в спортивный зал делать вечернюю гимнастику, остальные готовили уроки или занимались работой по дому. В холле не было никого, кроме Келлога и Джорджа.
Когда мальчик надел курточку и направился к входной двери, Келлог разомкнул уста.
– Джордж, – сказал он. – Ты можешь остановиться. Я велел тебе выполнять это упражнение только до четырех часов. Я надеюсь, ты усвоил свой урок. А теперь повесь курточку и беги в спортивный зал.
Но Джордж не повесил курточку. И не побежал в спортивный зал. Не поднимая головы, он спустился по лестнице, вышел на улицу, снова вошел, поднялся наверх, стащил с себя куртку, повесил ее на крючок, подождал мгновение, потом надел куртку и возобновил «упражнение».
Дважды доктор пытался заговорить с Джорджем, но тот игнорировал эти попытки. С таким же успехом Джон Харви Келлог мог быть стеной, лампой, пальмой в кадке, бесплотным привидением. Мальчик продолжал топать по лестнице, шаркать по ковру. Ну что ж, подумал доктор. Ну что ж. Хочет упрямиться – пусть его упрямится. А у Келлога имелись и другие неотложные дела. Во-первых, надо поужинать, а потом необходимо вернуться в Санаторий, там со вчерашнего дня оставалась кое-какая незавершенная работа. Мальчик устанет. Это очевидно.
