При этом Зара всё равно считала, что она ещё в крупном выигрыше пребывает. Ей, и правда, фортуна улыбнулась во весь свой зубастый рот. И милостиво оставила в живых. А всех, кто остался сидеть за столиком с Вовой Школьником, и кто хохотал ей в спину гомерически, не оставила. Их вместе с Вовой, заодно, порешил из автоматического оружия какой-то киллер без страха и упрёка. Вошёл в кафе «Алабама» через пятнадцать минут после ухода Зары на задание и всех, кто сидел с Вовой, израсходовал к такой-то матери в упор. Израсходовал, положил автомат на стол и ушёл как ни в чём не бывало. Пока посетители и администрация кафе пребывали в шоке и ступоре, и не могли прийти в себя, чтоб закричать.
И никто его больше не видел. И никто не смог дать внятных показаний даже для составления фоторобота. Твердили, как попугаи, одну-единственную особую примету: «В тёмных очках с автоматом». Но что от этой приметы толку? Очки можно и снять при случае. Не говоря уже об автомате. А никаких иных, более существенных примет никто следствию сообщить не смог.
Газеты местные, как всегда в таких случаях, на первых своих полосах написали, что по всем характерным признакам это было заказное убийство и беспрецедентная криминальная разборка. А кто заказал, кто с Вовой разобрался и за что, газеты не написали. Поскольку они ничего этого не знали, им этого знать не положено.
Зара могла, конечно, тут же в профессию вернуться, её бы с руками и ногами оторвали. Такая, как Зара, на дороге не валяется. Да и связей у неё, без Вовы, в этом мире хватало во всех смыслах. Но ей захотелось повременить и отдохнуть малость от забот о хлебе насущном и вообще от всего. Деньги пока были, жилплощадь — не ахти какая, зато сама собой подвернулась. Почему б и не отдохнуть? Тем более жалко ей стало этого несчастного Шизофреника. Ещё там, на улице, когда она, выполняя задание, шла за ним по пятам, а он обернулся и сказал, что вооружён, запугать её хотел. Уже тогда она его почему-то пожалела, по-женски. А уж когда удалось ей в его квартиру войти, совсем нехорошо она себя почувствовала. С детства будучи брезгливой. Тараканы пешком по квартире ходят, никого не опасаясь, грязь кругом, запустение, пауки во всех углах развешены сверху донизу гирляндами. И запах такой, что без противогаза ни дыхнуть, ни охнуть — не запах, а прямо тебе аромат.
— Господи, как ты тут живёшь? — сказала Зара, войдя.
— Не смейте открывать окна, — сказал Шизофреник. — И сказал: — Вы зачем за мной следили и домой ко мне пришли? Чтобы зверски убить?
— Да кому ты на хрен нужен, — успокоила его, как могла, Зара, — за тебя ж, как за нормального, срок дадут, а к чему мне срок?
Шизофреник, видя, что Зара его не убивает, а, наоборот, с ним разговаривает, вроде немного расслабился и стал поспокойнее, но всё равно нервничал.
— Вы всё-таки учтите, — сказал он, — на всякий случай, что я вооружён.
— Учту, — сказала Зара, — учту. — И ещё она сказала: — У тебя пылесос есть? Или хоть тряпка половая?
Шизофреник, казалось, не понял, о чём его спрашивают, и не отреагировал на вопрос никак, только на вздохе вздрогнул. Тогда Зара сама пошла в туалет, нашла в углу заскорузлые какие-то штаны, ведро. Сначала вымыла ведро, потом с трудом запихнула туда затвердевшие, будто они были фанерными, штаны, размочила их и стала вывозить грязь. Но быстро установила, что штанов недостаточно, что тут одними штанами не обойтись.
Она сказала Шизофренику, чтоб ждал её, сходила на угол в магазин «Всё для дома» и приволокла щётку, швабру, моющих средств и дико вонючей гадости против насекомых вредителей.
Шизофреник, конечно, пытался её обратно не впустить, но она предусмотрительно захватила с собой ключ от входной двери. Он попробовал держать дверь руками, но Зара дёрнула как следует, и дверь распахнулась настежь, а Шизофреник вывалился по инерции на лестничную клетку.
— Пошли домой, горе луковое, — сказала Зара, поднимая его с бетонного пола. — Сколько можно тебя таскать? Ты ж не лёгкий. Хотя и худой, как лисапед.
Шизофреник послушно поднялся и послушно вошёл в квартиру. И забился в своё кресло, подняв колени и отгородившись ими от Зары и вообще от лишнего мира. Но стоило Заре нажать на разбрызгиватель антинасекомой жидкости, и он завопил:
— Ага, вы всё-таки меня травите, я так и знал, я знал.
Он схватил грязное, воняющее кислым, полотенце, намочил его под краном и закрыл лицо — чтобы через него, значит, дышать. С полотенца закапало на пол и быстро накапало лужу.
Зара, не обращая внимания на его вопли, продолжила тотальную дезинфекцию. А закончив, сказала:
— Пошли, выйдем на воздух. А то ещё чего доброго и правда подохнем. Вместе с тараканами и пауками.
Шизофреник бросил полотенце в лужу, захватил, стоявший в коридоре под вешалкой прутик, и выбежал из квартиры. Зара вышла за ним и заперла дверь на два оборота ключа. И с того дня осталась в этой квартире пожить. Поскольку услышала по радио, что Вову её грохнули, а значит, она ничем теперь ему не обязана и ничем не может помочь. Купила два комплекта постельного белья, полотенца и прочую хозяйственную лабуду, и осталась покуда.
И сейчас открыла вернувшемуся Бориске дверь, впустив его внутрь. И ещё подколола:
— Входите, — говорит, — папа, входите. И чувствуйте себя как дома.
И эта её неуместная ирония совсем уж Бориске не понравилась.
— Ты давай полегче, — сказал он девице, — с папой. А то видали мы таких.
— Каких? — спросила девица.
И так отчётливо она это спросила, что стало Бориске под рубахой не по себе.
14
И старику Йосифу, отцу Борискиному, тоже теперь не по себе было. Причём постоянно. Всё время, то есть днями и ночами. Потому что теперь Йосиф ни с кем не ругался, теперь он только сидел перед телевизором. Молча или разговаривая с котом. Можно сказать, сидел, не вставая. Хотя вставать ему так или иначе приходилось. К врачу, допустим, сходить — давление и сахар измерить — или в аптеку за лекарствами, или в магазин — продуктов купить. Себе и коту. Кота же кормить надо было по-прежнему сытно, коту всё равно, один Йосиф или не один, есть ему, с кем ругаться, или не с кем. Кот жрать требует не хуже пролетария — три раза в день железно. А если ему не дать, он кидается, хватает когтями за руки и отгрызает пальцы. Такая дрянь прожорливая и дикая. Зверь, а не кот, и кличка Малёк ни с какой стороны ему не соответствует. Ошибочно его так назвали Йосиф с женой, в его детстве. Они же не могли прозорливо предвидеть, что маленький пушистый котёнок вырастет в такого саблезубого монстра весом шесть килограммов, у которого только жратва будет на уме. Жена Йосифа, подозревала, что у него глисты завелись, у кота. А Йосиф её высмеивал, говоря:
— Ну откуда у кота, ни разу в жизни на улицу не вышедшего, глисты? Может, от тебя?
А теперь, когда жены у него не стало, Йосиф говорил коту:
— Вот помру и я, — говорил, — кто тебя тогда будет три раза в день кормить? Вопро-ос…
