Для каждого из нас понятие любви имеет свое значение. Под «каждым» я, естественно, подразумеваю людей нашего круга, уровня и интеллекта. Речь не о толпах примитивных самцов разного благосостояния, вечно рыщуших по городу в поисках очередной дырки. Этим существам необходимо претворить в жизнь свои животные инстинкты – оплодотворить как можно больше самок, оттолкнуть как можно больше самцов. Речь не о плебейских девках, все время одержимых сильнейшим желанием как можно дороже продать свою щель, ощениться здоровым пометом, наварить как можно больше борща. Что касается меня, любовь – это внутренняя преданность, энергетика и, конечно, секс. В этом и есть мое отличие от голодных приматов, ебущихся направо и налево во имя единственной Великой Цели, именуемой «неземным оргазмом», утверждающих свое собственническое и захватническое влечение. Иной раз я думаю, что вся моя жизнь – постоянное желание секса, превращающееся в вечный поиск любви.
Сколько себя помню, с самого раннего, слюнявого еще, детского сознания я был очень возбудим. До неприличия, до болезненности. Прикольно, что даже не осознавая этого, не представляя, чего я хочу на самом деле, я уже искал чувственных удовольствий, секса. Смутно помню свой первый опыт. По-моему, он был гомосексуальным, с мальчиком много старше меня. Кажется, его звали Денисом. Мне тогда было лет одиннадцать. Мы играли в каких-то космонавтов, пришельцев или вроде того. Отчего-то мне выпала женская роль. По игре Денис был моим мужем, соответственно надо было как-то выполнить супружеский долг. Наверное, мы подрочили друг другу, хотя он, конечно, хотел, чтобы я сделал ему минет. В то время я и представить себе не мог, что эту штуку можно взять в рот, облизывать, целовать и получать при этом еще и удовольствие. Я так и не кончил, в отличие от Дениса. Помню, что вид его спермы меня поразил, и я еще несколько дней размышлял над увиденным. Денис до сих пор живет в соседнем доме. Он возмужал, обзавелся семьей, детьми и бородой. При встрече мы киваем друг другу и проходим, не останавливаясь. Интересно, помнит ли он, как соблазнил маленького мальчика в далеком 1982 году?
Потом настала пора мастурбации. Я дрочил по нескольку раз на дню, в школе, дома и на прогулке. Родители иногда заставали меня за этим занятием, вели долгие воспитательные беседы. Иной раз я онанировал так много, что к концу дня полностью терял свои силы и был ни на что не способен.
Мне кажется, навязчивая сексуальность была отчасти порождена негативной установкой по отношению к сексу, которая сложилась в нашем обществе. Христианская мораль всегда утверждала, что секс должен служить только прокреации, а особой ценностью является отказ от него. Революционные идеалисты двадцатых годов провозгласили свободную любовь, но народные массы отвергли чуждую их религии философию. Социалистическо-бюрократическое государство тонуло в болоте христианских обычаев. «В СССР секса нет», – заявила в прямом эфире скромная жительница Москвы, чья-нибудь никчемная жена и преступная мать, калечащая неокрепшую психику своих детей. Из ее потомства вырастали русские Джеки-Потрошители, всяческие Чикатилы и Фишеры. Врачи поддерживали ложный морализм, рекомендовали различные лекарства, подавляющие возбуждение.
Запретный плод сладок, я сделался законченным эротоманом. Раньше думалось: пройдет с возрастом. Постепенно понимаю – вряд ли. Как был вечно озабоченным нежным маньяком, так и останусь им до самой старости. Я смирился. Главное, чтобы здоровья хватило.
12
23 октября, суббота, вечер
22:00. Ресторан «Шишка» на Петровке. Пытаюсь абстрагироваться от готического интерьера, деревянной мебели и псевдоевропейской кухни.
«Частое посещение подобных мест, – думаю я, – сделает меня законченным абстинентом». Рядом со мной – ближайший друг Кирилл и его квартирант Синев. Кирилл – нервный, тощий и невообразимо высокий, за что еще в студенческие годы получил прозвище Миллиметр. Он одет в ядовито-желтую рубашку от Nogaret, бордовые джинсы и красный шейный платок. Он частенько чередует такой эксцентрично-пидарский вид с имиджем голландского безработного. Я, наверное, и вправду люблю его, мы вместе учились, прошли через многое, теперь заняты общим делом. Кирилл полон комплексов и противоречий, при всем своем инфантилизме пытается выглядеть независимым и циничным. Иногда это у него неплохо получается и может реально напрягать. Однако в целом человек он душевный и добрый. Кирилл пьет уже пятое пиво и, обращаясь к Синеву, говорит:
– Тебе надо жениться, Сергей. Должен же кто-то заботиться о твоей лысине.
Сергей приехал в Москву из родной Тулы лет десять тому назад. Ему за тридцать и он тоже длинный, нервный и худой. Сергей всегда выглядит студентом пединститута: джинсовые рубахи навыпуск, дикие футболки с картинками, безымянные округлые очки и небольшая бородка на вечно добродушном лице.
– Понимаете, ragazzi, меня ведь никто не любит. Мы вообще с вами никому не нужны. – Синев смеется, хлопая себя ладонью по огромному блестящему лбу.
Около часа назад, терзаемый муками наконец проснувшейся совести, я слил от Шашки. Ушел по-английски, пока Галя в очередной раз принимала душ. Только собрался набрать жене, чтобы оправдаться перед возвращением домой, как мобильный зазвонил сам.
– Нас никто не любит! – кричал в трубку пьяный Синев.
– Поддержи нас! – вторил ему Кирилл.
Рвавшаяся из динамика аффектация передалась и мне. Я было рванул с ними встречаться, но… Почему я категорически не способен принимать решения, даже простейшие? В последний миг я, конечно, передумал, собрался все отменить и поехать домой. Телефон жалобно пискнул и разрядился. Я начал маяться, безвольно поймал такси и приехал в «Шишку».
– Дай мобильный, – прошу я у Кирилла. – Жене позвоню.
У Светы, как обычно, занято, и я набираю номер Бурзум. Пятнадцатилетний подросток, честное слово! К телефону подходит ее муж. Так хочется пригреть его, сказать теплые слова. «Он не виноват в том, что является мужем женщины, которую я люблю, – думаю я. – Это наша общая трагедия».
– Веня, Венечка, – только и успеваю произнести.
– Ты что, охуел?!
Я безвольно возвращаю телефон Кириллу. Мое сердце переполнено теплотой, я хочу поделиться, передать хотя бы частичку.
– Поцелуй меня! – прошу я Кирилла так громко, что сидящие за соседними столиками люди отрываются от своих тибон-стейков из телятины, фаршированных вишней и политых соусом «дижон».
– Совсем обалдел. – Кирилл пожимает плечами, как бы демонстрируя зрителям, что он здесь ни при чем. – Отъехал!
– Не хочешь меня поцеловать? – ору на весь ресторан. – Тоже не любишь меня! Сука, я думал, хоть ты …
– Все! Я ухожу! Он совсем ебанулся, – Кирилл вскакивает и, разбивая пепельницу, полную окурков, бросается к выходу из зала. Секьюрити нехотя бредут к нашему столу. «Опять эти пьяные дела» – читаю по их омерзительно кондовым лицам. Растерянный Синев зовет официанта, чтобы расплатиться.
– Хули уставились? – говорю я секьюрити и нетвердой походкой выхожу на улицу.
