— In general, — пояснил он.
Давид не знал, сколько он пробудет здесь. Сначала договор заключили на год. В Швейцарии его поездку назвали командировкой, а новый начальник определил ее как миссию. В лондонском филиале недоставало кадров, и выбор пал на него, потому что он не женат. Пока Давид раздумывал, ехать или нет, ему говорили, что его карьере это не повредит, а совсем напротив. Его служебное положение предполагает некоторую мобильность.
Была пятница, и начальник представил Давида будущим коллегам, сказав, что ему надо выходить на работу с понедельника. Теперь Давиду хорошо бы обжиться в Лондоне: устроиться в квартире и осмотреться в округе. Гринвич, точка отсчета всемирного времени, находится напротив, на другом берегу реки. Начальник пожелал Давиду удачных выходных. «Розмари отвезет вас в ваш новый дом», — сказал он.
Розмари снова замолчала. Она вела машину по набережной Темзы, мимо строек, на юг. Ехали они недолго. Проезжая вдоль маленького парка, Розмари показала на комплекс зданий, располагавшийся за ним, — ряд соединенных друг с другом кирпичных башен. Часть башен находилась на берегу реки, а остальные — в парке.
— Вот мы и приехали, — сказала Розмари и свернула с широкой дороги.
Она помахала стоявшему на въезде охраннику, и тот помахал ей в ответ. В подземном гараже Розмари поставила машину на стоянку для посетителей и сказала, что проводит Давида в квартиру. В этом нет надобности, ответил Давид, ведь у него даже нет багажа. Но секретарша настояла на своем.
— Я все вам покажу, — сказала она.
Квартира принадлежала фирме. Располагалась она на седьмом этаже, из окон открывался вид в северном направлении, на парк. С балкона можно было увидеть небоскребы Кенари-Уорф и Темзу.
— Мы приехали оттуда, — объяснила Розмари, показав на высотки. Она вышла на балкон вслед за Давидом.
Секретарша рассказала, что последним жильцом в квартире был швед, но после его отъезда сделали уборку и дезинфекцию. Шведа перевели в Нью-Йорк, он еще совсем молодой, и у него впереди блестящая карьера.
— Что-то похолодало, — сказала Розмари. — Пойдемте внутрь?
Она провела Давида по квартире, показала большой гардероб в спальне, итальянскую кухню и огромный телевизор на колесиках в гостиной. Квартира была ей хорошо знакома, два года назад она встречала в аэропорту шведа и привозила его сюда. «Быть может, она появлялась здесь и в другое время», — подумал Давид. Когда она говорила о шведе, в ее глазах загорался огонек.
Квартира очень нравилась Розмари. Дважды она упомянула о том, что сама живет в маленьком, убогом домишке в Степни. Ее дом тоже расположен неподалеку, но гораздо удобнее жить здесь, среди равных себе, тем более что до работы отсюда рукой подать.
Розмари рассказала, что и в спальне есть антенный выход. Если Давид заболеет, он без труда может передвинуть телевизор в спальню. Магнус, тот самый швед, часто болел. Розмари пожала плечами. Выглядел он таким свежим, таким сильным и всегда пребывал в прекрасном расположении духа. Но у него были некоторые проблемы со здоровьем.
Внезапно она заторопилась. Пожелала Давиду приятных выходных и ушла. Давид взглянул на часы. Было ровно пять.
Оставшись в одиночестве, Давид отправился в ванную и вымыл руки. Он еще раз прошелся по квартире и тщательно все осмотрел. Комнаты были светлые и чистые, а в подборе мебели чувствовался хороший вкус. На низеньком столике в гостиной лежал проспект строительного комплекса «The Icon». «Какое странное и неподходящее название», — подумал Давид. Ему вспомнились иконы в витрине аукционного дома, мимо которого он часто проходил. Вспомнились застывшие женские лики, с удивлением взиравшие на него через стекло, оборудованное сигнализацией.
Давид сел на диван и принялся листать проспект. В башнях на одиннадцати этажах располагалась сто пятьдесят одна квартира. В конце проспекта приводились планы всех типов квартир. Квартира Давида была одной из самых маленьких и относилась к типу G. Слева и справа от нее находились трехкомнатные квартиры типа Н.
Он вышел на балкон с проспектом в руке. Небо затянули тучи, края которых по-прежнему оставались белыми. Дул порывистый ветер. Теперь действительно похолодало. Повернувшись, чтобы войти в комнату, Давид увидел на соседнем балконе японку. Расстояние между ними не составляло и пяти метров. Давид поспешил зайти внутрь.
Стоя в гостиной, он думал, что ему следовало бы представиться. Японка — его новая соседка, они встретятся на лестнице, на балконе или в фитнес-клубе. Некоторое время Давиду даже хотелось позвонить ей в дверь и назвать себя. Но он не знал, принято ли это здесь. Легче всего было бы поздороваться с ней на балконе, запросто и без всяких предосторожностей. Однако, появись он там сейчас, она бы подумала, что он вышел поговорить с ней.
Давид еще раз осмотрел квартиру, не выпуская проспекта из рук. Он проверил каждый пункт инвентарного списка. Все было на месте. Его несколько расстроила сантехника «Hansgrohe» в ванной, зато порадовали тяжелые кленовые двери, закрывавшиеся с легким щелчком. В гостиной он опустился на колени, чтобы проверить добротность ковра. И вспомнил, как ребенком вставал на колени в церкви. Как его пронизывало чувство ничтожности и всепрощения. Чувство, похожее на счастье. Не было необходимости принимать решения, не было ответственности. Порой ему хотелось вернуться в те времена. В его воспоминаниях они связывались с весной. Тени были контрастными и холодными. Мама брала его за руку.
У Давида заныло колено, он поднялся, вынес кресло и сел на балконе. Японка не появлялась. Давид начал мерзнуть.
По Темзе проплывали речные трамвайчики. Парк почти опустел. На его противоположном конце находилась детская площадка. Трое детей раскачивались на качелях, и порой снизу раздавался оглушительный крик. До Давида долетели отзвуки колокольного звона. «Greensleaves» — он подхватил мотив. Музыка резко оборвалась на середине мелодии. Дети, не обращая внимания, продолжали качаться.
На лужайке лежал разноцветный воздушный змей размером с человека. Давид сперва и подумал, что это человек, а потом увидел мужчину с редкими, очень светлыми волосами, который быстро побежал, заставив змея взмыть высоко в воздух и, покачиваясь, замереть. Светлые волосы мужчины сливались с его кожей. На нем были рюкзак и темные очки. При взгляде на этого мужчину Давида охватила неизъяснимая грусть.
Балконы постепенно накрыла тень. Людей на балконах видно не было, хотя на некоторых стояла садовая мебель из дешевого белого пластика. Давид вспомнил о покрытом лаком шезлонге из робинии, который когда-то попался ему на глаза. Конструкция поразила его своей простотой: две дуги, раздвигающиеся так, что из одной получалось сиденье, а из другой — спинка. Тогда он почти купил этот шезлонг, хотя в его швейцарской квартире балкона не было. Продавец уверял Давида, что для хранения шезлонга потребуется минимум места. Теперь у Давида появился балкон. Однако на дворе стояла осень, и в ближайшие месяцы вряд ли придется на него выходить.
Начальник сказал, что ему здесь понравится. Фраза прозвучала, как приказ. Давид же ничего особенного не ожидал ни от этого месяца, ни от этого года. «Господи, — думал он, — я не хочу здесь жить».
