И все же Ромочка понимал, что он тоже на что-то годится. На один склон горы сбрасывали бытовые отходы. На пологом склоне легко работалось, главное — не зевать, иначе разберут все самое ценное. Ромочка припас мешок, несколько ведер и целлофановых пакетов. Завидев подъезжающий мусоровоз, он коршуном бросался к свалке и выкапывал из куч все мало-мальски съедобное. Для такой охоты требовались трое: один вынюхивал для него добычу, второй грозным рыком отгонял людей и чужих собак, подбежавших к мусоровозу с той же целью, и сам Ромочка. Он лучше собак раскапывал кучи мусора, выхватывал все ценное руками и прижимал к груди. Но это была ненастоящая охота. Хотя Ромочке и его стае часто что-то перепадало, он понимал, что за остальными ему не угнаться.
Охотиться на кладбище было труднее. Они перебегали от могилы к могиле и собирали оставленные там приношения — в основном конфеты и печенье. После заката на кладбище всегда толпились собаки и люди, и все с одной целью. Ромочке очень хотелось как-нибудь принести домой свежатинку: напасть на кого-нибудь, перегрызть добыче горло и самостоятельно притащить еду домой.
Иногда Золотистая как-то странно косилась на него. Ромочке делалось стыдно. Теперь все его братья и сестры добывали пищу для всей стаи. И только ему одному по-прежнему требовалась чья-то помощь. Лето шло, и его собирательские таланты тоже стали цениться. Ромочка понял: он способен сделать руками очень многое, то, что недоступно лапам и зубам братьев и сестер. Летом он приносил со свалки полные руки съестного и не боялся, что чужие отберут добычу: стая охраняла его.
Поскольку в стае охотились все, а Ромочка набирал на свалке много объедков и сладостей, их клан выглядел вполне пристойно. Собаки лоснились от жира. Да и у Ромочки ребра не прощупывались под слоем мускулов.
Иногда по ночам они вместе поднимались в развалины церкви и там пели. Их песня сообщала всем другим собачьим кланам, живущим на мусорной горе и в лесу, что лето хорошее, добычи много, сами они сильные, гибкие и надеются на лучшее. Они пели, задирая головы к небу и глядя издали на сверкающий огнями огромный город. Другие кланы вторили им. Правда, стоило Ромочке закинуть свою большую голову и присоединить свои переливы к голосам родни, другие стаи умолкали.
С Мамочкой творилось что-то странное. Ромочка ничего не чуял, зато остальные все понимали. Щенки бродили по логову за ней по пятам, чему-то радуясь и одновременно волнуясь. Всеобщее внимание льстило Мамочке, хотя и не всегда. Если подросшие дети становились слишком любопытными, она их отгоняла. Вскоре пришло время, когда они начали обнюхивать ее, словно исполняли ритуальный танец, но она не рычала и не наказывала их. Все по очереди обходили ее и тут же отходили, не дожидаясь, пока она разозлится. Все, кроме Черного, кружили вокруг Мамочки при каждой встрече. Все щенки выказывали ей должное уважение, потом отходили в сторону и наблюдали за тем, как Мамочка и Черный играют, дерутся и снова играют. Потом целых два дня Мамочка и Черный спаривались и больше ничего не делали: они совокуплялись, отбегали друг от друга и снова совокуплялись. Целыми днями, до самых сумерек, они занимались одним и тем же. От обоих исходил какой-то особый запах, который чуял даже Ромочка. Он тоже волновался и весь дрожал от сильного возбуждения. Он чувствовал смутную радость. Он наблюдал за Мамочкой и Черным вместе с остальными; щенки расползались по углам и радовались брачному танцу. Никто не завидовал, но все были довольны. Ромочка понял: все лето стая, в том числе и он, охотилась и отъедалась именно ради этого важного события. А теперь, можно считать, лето прошло не зря.
* * *
Становилось все холоднее и тише. Умолкли птицы; леса, парки и дворы залил странный золотистый осенний свет.
Золотая осень закончилась быстро и внезапно. Ударили ночные заморозки. После трех холодных ночей подряд вымерзли цветы, почернели травы, листья подсохли и покрылись бурым налетом. Два дня на пустыре пахло сеном и чаем, хотя трава высохла от холода, а не от жары. Осиновые листья дрожали на ветру, как стайки золотых птичек, сгрудившиеся в тесных клетках. Деревья наполовину облетели и стояли, словно в лохмотьях. Ромочка, собаки, вороны и птицы поменьше с жадностью поедали ягоды рябины, тронутые первым морозцем.
С севера пришла небывало лютая стужа. Дни без дождей были жестокими и холодными. Небо застыло и стало похоже на неподвижный диск; Ромочке казалось, что воздух выходит из него и сразу замерзает. Мороз сковал даже большой город. С тихим звоном опадали листья с берез.
Потом выпал первый снег; он все шел, шел и не прекращался. Мороз и снег застали все живое врасплох. Еще зеленые листья на молодых деревцах покрылись инеем. Желтые листья падали на сугробы, и земля стала похожа на белый ковер с тускло-золотистым узором. В сумерки люди и собаки, которые копошились на мусорной горе, задирали носы и поворачивали головы к северу. Бульдозеры и мусоровозы, которые летом неутомимо трудились на южных склонах горы, перестали приезжать — наверное, впали в спячку. Ромочка смутно помнил табачный запах, исходивший от двух экскаваторщиков.
Вся стая беспокойно рыскала по логову; всем было не по себе. С каждым днем делалось все холоднее. Обычно с началом снегопадов в их логове становилось уютнее, потому что снег отрезал их от внешнего мира. А в ту зиму в логове было лишь немного теплее, чем наверху. И ходить стало трудно: Ромочка то и дело проваливался в глубокий снег. Все не так, все неправильно!
Мамочка в логове все стояла над тремя новорожденными щенками, не обращая внимания на их повизгивание, и к чему-то прислушивалась. Ромочка понимал, что она беспокоится и что ей известно что-то, недоступное ему. Потом она медленно поморгала, наклонилась над щенками и убила их по одному, прокусив еще мягкие головки. А убив, легла и так же, одного за другим, съела их. Вспорола брюшки, перемолола крошечные хрящики — и от последнего помета ничего не осталось. Она рычала даже на Ромочку, если он приближался к ней. Потом Мамочка долго спала. Всю ночь Ромочка слышал, как она вылизывается. На него она не обращала внимания и на охоту, видимо, не собиралась. Сам Ромочка спал плохо и всю ночь дрожал от холода, несмотря на то что к нему прижались четыре пышущие жаром собаки, а сам он напялил на себя все свои запасы одежды.
Забрезжил серый рассвет — Ромочка не увидел света, а скорее услышал и почуял его. Логово занесло снегом. Испугавшись, он подполз к Мамочке. Она лизнула его в лицо, прижала лапой его большую голову и вылизала ему уши. Ромочка не пытался уползти. Когда Ромочка потянулся к Мамочкиным соскам, она зарычала было, но он немного выждал и стал скулить, пока она не уступила.
Вернулись Черный и Золотистая. Они охотились всю ночь, но так ничего и не добыли. Черный и Золотистая поздоровались со всеми. От их косматых загривков веяло холодом. Они внимательно обнюхали пустое логово. Потом вместе с молодыми собаками стали ждать сумерек. Теперь охотиться придется всем.
Даже зимой, даже в снег от свалки веяло теплом. Волна теплого зловония накрывала застывший зимний лес, трущобный поселок и городские кварталы. Когда ветер разносил по окрестностям запах мусорной горы, обитавшие там птицы — чайки и вороны — взмывали в воздух и кричали, сами похожие на обломки гонимого ветром мусора. Из-за метелей все здешние обитатели попрятались в норах или лачугах. Если не было метели, землю закрывал плотный пушистый снег. Над ними нависало низкое свинцовое небо. Во время затишья все выбирались на охоту. Собакам хоть иногда что-то перепадало, а вот людям приходилось тяжко. В зимние сумерки скрюченные фигуры прочесывали свалку вдоль и поперек или бродили вдоль берега мусорной реки, разыскивая металлолом, топливо для костра и объедки. День и ночь на свалке горели костры.
