Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
– Ну как? Это теперь наша квартира.
И она потрясла ключом.
– Послушай, это слишком шикарно… – отвечал Герэ, стоя на бордовом ковре и не двигаясь с места.
– Тогда садись. Это русская кожа, но тем не менее это сделано для того, чтобы сидеть. – И она указала на диван.
Герэ осторожно присел, а потом вдруг вытянул ноги, положил их на русскую кожу и, непринужденно покуривая, бросил на Марию взгляд искушенного человека.
– У вас тут недурно, милочка, – произнес он заносчиво. – Не найдется ли у вас глоточка портвейна и чипсов?
Мария, обычно никак не откликавшаяся на шутки Герэ, на этот раз подхватила и ответила с легким реверансом:
– Будет исполнено, сударь.
Она вышла из комнаты, послышался стук дверей, а затем она появилась со стаканом в руке.
– Держи, – сказала она, – это мартини, портвейн будет в следующую субботу.
– В следующую субботу? Ты что, сняла это надолго?
– На полгода, пока Жильбер не сбудет остальное. Но ты еще не все видел… Идем.
Герэ пошел за ней к малюсенькому свежевскопанному садику, затем – в уже приготовленную спальню. Огромная кровать была застелена черным атласным покрывалом, расшитым золотыми нитями, на тумбочках розового дерева стояли две подвижные настольные лампы, в хромированном зеркале туалетного столика отражалась сверкающая ванная комната. Герэ только изумленно озирался.
– Вторую спальню посмотришь после, – сказала она, – а сначала примерь вот это.
Она открыла шкаф, вытащила оттуда что-то темное и бросила ему в руки.
– Это смокинг, – пояснила она. – Себе я тоже купила платье. Мы, помнится, собирались кутить? Так вот, сегодня вечером и отправимся, потом заночуем в нашей новой квартире, утром отоспимся и вечером вернемся в «Глицинию». Идет?
Она говорила тихо и неторопливо, но глаза светились радостью и гордостью. Неожиданно в ней появилось что-то детское.
– Еще бы! – с воодушевлением воскликнул Герэ.
Он держал смокинг перед собой и гляделся в зеркало, задрав подбородок и выпятив грудь.
– Еще бы!.. А потом пусть Мошан всю неделю орет сколько влезет, – я буду думать только об улице Онгруа.
Мария сдвинула брови. Состязание Мошан – Герэ выводило ее из себя: она всякий раз удивлялась, почему Герэ до сих пор не пристукнул начальника где-нибудь в темном углу. Желая сменить тему, Герэ снял пиджак и надел смокинг.
– Ох, погуляем! – воскликнул он. – Все в Лилле ходуном ходить будет…
Несколько часов спустя все действительно ходило ходуном в заведении, выдержанном в том же стиле, что и их пристанище. Мария с растрепанными волосами исполняла «Меланхолию» – песню сороковых годов, а Герэ, хмельной и веселый, обнимал здешнюю танцовщицу. Выступление Марии было встречено наполовину насмешливыми, наполовину растроганными «браво». Герэ аплодировал так, что чуть ладоши не отшиб, а после попытался вытащить ее танцевать, но она отка-залась; она уже подружилась с пианистом – руководителем оркестра, они вспоминали послевоенные годы и неизвестные Герэ мелодии: «Цыганочку», «Сентиментальное путешествие», «Звездную пыль», а Герэ снова оказался в объятиях танцовщицы.
– Певица эта, она тебе мать или кто? – спросила девица.
– Тетка, – пробурчал он, несколько отступая от указаний Марии: слово «тетка» казалось ему все-таки романтичнее, чем «мать».
– Сколько тебе лет, что ты с теткой гуляешь?
Герэ пожал плечами.
– У нее много достоинств…
– Какие же именно? Или сказать неприлично?
Девица была язвительной и агрессивной, она порядочно выпила и хихиканьем своим раздражала Герэ.
– Так что же ты находишь в этой своей тетушке? Как ее, кстати?
– Мария, – вырвалось у него. – Точнее, Марианна, – поправился он.
Они решили называть себя на людях вымышленными именами без особой, впрочем, необходимости: при их замкнутой жизни, кто мог их узнать в этом городе, интересовавшемся только собственными знаменитостями, тем более в этом кабаке, напоминавшем более всего заведения на площади Пигаль? Мария потребовала, чтоб он представлялся Раулем, ему же это не нравилось. Он бы предпочел имя поромантичней: Франсуа-Ксавье или Себастьяна. Но Мария настаивала, чтобы инициалы были сохранены, и он из Роже превратился в Рауля. Впрочем, его уже двадцать лет, с тех пор как умерла его мать, никто не называл Роже. Все звали его Герэ, кроме Николь, называвшей его дорогушей, лапочкой, киской и прочими дурацкими обращениями, и Марии, которая вообще никак не называла.
– Ну так что?.. (Девица перестала танцевать, от нее разило спиртным.) Разродишься ты наконец? Что в ней такого занятного, в тетушке Марианне? Какие у нее достоинства? Может, мне самой у нее спросить?
– Нет, нет, – забеспокоился он. – Я тебе сказал: занятная она, мне с ней весело – и все тут.
Девица недоверчиво на него посмотрела. Потом ни с того ни с сего заулыбалась и понесла какую-то чушь, все более и более распаляясь, так что танцующие остановились и столпились вокруг них.
– Ах, тебе с ней весело? Вот оно что! От песенок ее меланхолических, слащавых и платьев из тафты, весело, значит, с тетушкой Марианной? А, может, ты ее кот, тетушки своей распрекрасной? А?
В довершение всего музыка в эту минуту смолкла, и Герэ остался стоять посреди зала в окружении саркастических юнцов. Он поискал Марию глазами, но не нашел. Его охватила паника. Чтоб выглядеть непринужденней, он попытался было засунуть руки в карманы, но смокинг оказался для этого слишком узок, и тогда он убрал их за спину. А девица продолжала истерически кричать:
– Вы посмотрите на него, до чего потешный! Он по ночам с собой тетушку Марианну таскает, певицу нашу меланхоличную. Вот как нынче в деревнях: после тридцати с тетушками развлекаемся. Клево, а?
Герэ стоял пунцовый. Отыскав наконец Марию, он ей кивнул, но девица заметила.
– Ага!.. – не унималась она. – Деревня наша раскраснелась-то как!.. Какие мы чувствительные, тонкие! Нашел тетушку-то?
– Я здесь, – сказала Мария спокойно и, раздвигая насмешливые парочки, двинулась к девице, отчего та едва заметно попятилась.
– Я ж вам говорила, она рядом…
– Тебе это не нравится?
Мария говорила тихо, но каким-то страшным, шипящим голосом, и девица смолкла. Она, возможно, отстала бы вовсе, если бы сзади к ним не подошел загорелый тип в черных очках, а с ним амбал в ярко-зеленую клеточку.
– Тебя обижают, лапочка? – спросил тот, что в очках.
Он обнял девицу за шею и сделал вид, что не замечает Герэ, который наконец обрел дар речи и попытался уладить дело миром.
– Ошибка вышла, – сказал он, – мадемуазель хотела пошутить, ее не поняли. Ничего страшного.
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
