Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
Кузя и Чибис, конечно, знали, что их подруга не чужда церкви, но, будучи отпетыми агностиками, надо отдать им должное, никогда на эту тему с ней не говорили.
Поставив свечку и помолившись святому Пантелеймону-целителю за Толика, Алиса направлялась к выходу из храма, где случайно и подслушала, как отца Олега упрашивает дядька из больницы. Она моментально узнала его: «Господь Бог», прости, Господи.
Алиска страшно разволновалась, не зная, как использовать эту встречу, выскочила, даже забыв перекреститься, и немедленно принялась названивать Кузе, который жил буквально за углом, на Брюсовом. Верный Кузя явился, как лист перед травой, и вдвоем они последовали за Касторским, понятия не имея, зачем это делают.
— У него явно совесть нечиста, если так приспичило исповедаться, — сказал догадливый Кузя. — Знаешь чего? Давай позовем его выпить.
— Обалдел ты? — испугалась Алиса. — Как это — выпить? Ни с того ни с сего, на улице… Что мы, бомжи, что ли?
— Вот именно, что не бомжи. Зачем на улице? Мы в гости его позовем. И расколем. Я ж писатель, психолог, видно же, мужик не в себе. Да на нем лица нет! Человеку в таком состоянии обязательно надо выпить, причем именно с незнакомыми. По себе знаю.
Позиционировал себя как писателя Кузя на том основании, что уже много лет сочинял грандиозное исследование «Лев Толстой как зеркало русского пьянства», утверждая, что «Война и мир», «Анна Каренина» и особенно «Живой труп» дают бесценный материал для раскрытия этой нетривиальной темы. «Что я, хуже Ленина? — говорил он. — Уж во всяком случае, к национальному потреблению алкоголя Лев Николаевич имел больше отношения, чем к революции». Служил Кузя в своем же доме диспетчером по лифтам, сутки через трое, так что прелестная работа позволяла ему тягаться хоть с Лениным, хоть с Толстым, хоть с девой Февронией.
Не слушая возражений, Кузя догнал медленно бредущего убийцу и тронул за локоть.
— А? — дико выпучился Платон.
— Господин Касторский? Я не ошибаюсь? — светски начал писатель.
— Вам чего? — прохрипел тот с ужасом.
Кузя много чего знал про Касторского от Толяна. И прежде всего о склонности главврача к «русскому пьянству».
— Платон Егорыч, прошу прощения, позвольте напомнить: Кузнецов Владимир Иванович, учитель словесности. Моя жена, — он подтащил упирающуюся Алису. — Алиса Александровна. Певица.
(Что отчасти было правдой: в свободное от церкви и презентаций время Алиса пела в хоре народного университета искусств, так как песня, не хуже сидения в храме, помогала ей жить и строить свои непростые отношения с жизнью во всех ее разнообразных проявлениях.)
— Чего вам надо?! Пропустите! — Касторский пытался обогнуть парочку, однако Кузя, как казалось обезумевшему от страха Платону, качался перед ним в воздухе, не давая пройти по узкому тротуару.
— Платон Егорыч, да не волнуйтесь вы так. Я узнал вас сразу же. Мы с вами… — Кузя на секунду задумался. — Мы отдыхали с вами, не помните?
— Где это? — Касторский спросил подозрительно, но несколько успокоившись.
— В Сочи, — ляпнула вдруг Алиса, и Кузя больно сжал ее руку.
— Ах, в Сочи… В 2005-м, что ли?
— Ну да, — Кузя облегченно вздохнул. — В этом, в санатории, о господи, вот стал забывать названия…
— Фабрициуса?
— Ах, ну конечно! Вот голова дырявая! Вся память на Толстого уходит…
— Хорошее место. Ванны отличные. У меня ведь, если помните, подагра, мучение страшное…
— А у меня остеохондроз, — как всегда сказала правду Алиса. — Мне очень массажи помогли.
— Странно, что я вас не признал… Такая интересная женщина, — галантно пропищал Касторский. Он уже совершенно пришел в себя, и ему показалось, что этот полный симпатичный учитель и вправду ему чем-то знаком.
— Знаете, — Алиса мило улыбнулась, — от одежды ведь многое зависит…
— А там, на юге-то, — какая одежда? Одни трусы! — Касторский хихикнул, и Кузя с Алиской залились смехом.
— Может, отметим встречу, а, Платон Егорыч? Мы тут рядышком совсем живем…
Касторский было заменжевался, что неудобно, так вот сразу в гости, он и не одет, и с пустыми руками…
— Позвольте, я хоть что-нибудь куплю!
— И не позволю, и не просите! — улыбался Кузя. — Мы с женой так рады встрече, уж вы позвольте вас пригласить!
— Да-да! У меня обед еще горячий, — вошла в роль Алиса, и Кузя снова дернул ее за руку.
— Ты пойди, Алечка, распорядись там, а мы с Платон Егорычем зайдем за хлебом. Не возражаете?
Кузя кинул Алиске в раскрытую по обыкновению сумку ключи, и та побежала варить картошку.
…Сидели очень хорошо. Говорили о Толстом, о русском пьянстве… Есенин, Фадеев, Олег Ефремов, та же Фурцева…
— А взять Мусоргский — уж на что гений, так, говорят, помер от пьянства, — заметил Касторский.
Незаметно перешли на Чайковского, а там и на холеру…
Тут Касторского и понесло. Расслабившись, как и положено пьянчужке, с грамм трехсот водки на почти голодный желудок (картошка с килькой и огурцами и бутерброды с остатками сала, небогато живут учителя) Платон завел жалобную речь о своей больнице и ее хулиганском контингенте.
— Так и норовят сбежать. У одного сестру зарезали…
— Как зарезали? Медсестру?
— Да не медсестру, а сестру обычную, родственницу. Ну как — как режут людей в подъездах… Отпусти его на похороны… А как пущу? У меня ж в его палате холерный лежит. Так они бунтовать задумали. Чуть больницу не разнесли. А на меня телевидение клевещет, что летальные исходы. А ведь это вранье, веришь, Вова? Сколько работаю, один только и помер, аудитор, так это когда было! — Касторский в отчаянии хлопнул еще рюмарий и сразу без передышки следующий.
— А вдруг не холера, Платон? Ты подумай, бывают же ошибки! — Кузя задушевно заглянул Касторскому в пьяные глаза. — Вдруг ты зря этот карантин затеял? Нет, ты вдумайся: человек, может, здоров, как бык, а ты его взаперти держишь. А вдруг он с собой покончит? Это ж на твоей совести будет, Платоша! Ты людей убивал когда-нибудь?
Платон Егорович заметался глазами, и взгляд его упал на Алису, что сидела, скорбно подперши щеку кулачком, и увидел он вдруг сияние вокруг ее головы: солнце в окне садилось и застыло на миг позади Алиски золотым нимбом. Рухнул тогда Касторский на колени и закричал, протянув к перепуганной Алисе руки:
— Прости, матушка, прости меня, грешника кромешного, беспредельного! Убил я ее, убил Волчицу эту проклятущую! Нет мне прощения, матушка, пресвятая дева…
После чего повалился на бок, всхлипнул и захрапел.
Утром Кузя загрузил похмельного Касторского в свою древнюю «шестерку» и, не став будить Алису (от пережитого та не спала до рассвета), отвез его в больницу имени Майбороды, дорогу до которой он знал, как свои пять пальцев. Охранник удивился, увидев главврача не на Варелике, но, разумеется, пропустил. И Кузя зарулил на территорию, и Касторский вынужден был угрюмо пригласить нового приятеля к себе в кабинет.
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
