Я не пытался ее разыскать. Я понял, почему она так отреагировала на мои слова. Ей показалось, будто я разглядел в ней душевнобольную, помешанную шизофреничку, какой ее все, должно быть, когда-то считали, и испугалась, что все повторится вновь. Теперь все встало на свои места, и я понял, почему она так трясется над Лео. Но я решил ничего не предпринимать. Я стал просто ждать.
Что может быть хуже бесконечно долгого ожидания? Я сижу на диване и извожу себя мрачными мыслями. И чем дальше, тем мрачнее они становятся и тем стремительнее проносятся у меня в голове одна за одной. Где она сейчас? У меня нет ни малейшего желания звать Бога, я не жду от него ни помощи, ни утешения. Я хочу сам разобраться в своих ошибках и сполна расплатиться за них.
Я плескаю в стакан джина, надеясь унять свой мандраж алкоголем. Что, если она наделает глупостей? Второй стакан. Когда же она наконец вернется? Третий. А вдруг не вернется? Четвертый. Хотя, вполне возможно, что и пятый. Мне ничего не остается, как теряться в догадках, тем самым накручивая себя все больше и больше. Интересно, она меня еще любит? Давно сбившись со счета, я продолжаю глушить стакан за стаканом.
* * *
Два дня я пью не просыхая. Два дня я на грани отчаяния, никого не вижу, ни с кем не разговариваю. Правда, несколько раз я все же звонил ее матери, чтобы удостовериться, что Лео в порядке. Не думал, что она уйдет так надолго. Одной ночи вполне бы хватило. По всей видимости, ее обида оказалась гораздо глубже, чем я предполагал. Вот только насколько? Какой же я был глупец. Я должен был догадаться, что эти ее фобии возникли не на пустом месте и что она просто чего-то недоговаривает. Осуждать ее за это я не вправе, ведь я и сам ничего не рассказывал ей о своих родителях. Что ж, тем хуже, я сам во всем виноват. Мне ничего не остается, как снова напиться.
— Ну и что ты здесь делаешь?
— Пью, не видишь?
— С чего бы это, позволь спросить?
— Нервишки подлечиваю. Советую, кстати, попробовать, отличное средство. Заведи там у себя в облачках небольшую винокуренку и лови кайф.
— Ты и впрямь считаешь, что эта дрянь тебе на пользу?
— Ничего я не считаю. И твои нотации выслушивать не собираюсь. Тоже мне, приходской священник выискался…
— Брось куражиться. Лучше скажи, долго ты еще собираешься тут штаны просиживать?
— До тех пор, пока не вернется Алиса, разве не понятно?
— Отчего же, очень даже понятно. Вот только… думаешь, это единственный выход?
— А по-твоему, нет?
— Мой тебе совет: возьми-ка ты и съезди за ней сам. Поговори с ней, попроси прощения, скажи, что все не так понял, потому что ничего не знал, а теперь знаешь, понимаешь и хочешь помочь.
— Я только за, но что, если она откажется возвращаться?
— Она согласится. А если не поедешь, то вся эта история еще надолго затянется, уж поверь.
— Но я даже не знаю, где ее искать!
— Хорошо ж ты разбираешься в людях! Иной раз смотришь на вас, мужчин, и диву даешься, насколько же вас мать-природа чувствами обделила! Женщины, кстати сказать, давно это за вами подметили, да разве вы их слушаете. Эмпатия, слыхал о таком? Это способность поставить себя на место другого. А теперь скажи, может ли женщина вроде Алисы хоть на час покинуть своего ребенка?
— Кто, Алиса? Да ни за что на свете!
— Что и требовалось доказать. Где, ты говоришь, сейчас Лео?
— У бабушки…
— То есть, если Лео у бабушки, а Алиса рядом с ним, значит, она тоже…
— У матери! Пусти, я еду прямо сейчас!
— Ну уж нет. Для начала выкини из дома все пустые бутылки и как следует отоспись, приди в себя. Поедешь завтра, она никуда не денется.
— Пожалуй, ты прав, так будет лучше. Скажи, зачем ты мне помогаешь?
— Мы же друзья, разве нет? И потом, я не хочу, чтобы вы даром теряли драгоценное время, отведенное вам на любовь.
Дверь отворила ее мать. Она ничего не сказала, лишь улыбнулась и взглядом указала мне на лестницу. Поднимаясь на второй этаж, я краем глаза разглядел Алису в приоткрытую дверь ее бывшей детской. Рядом виднелась колыбелька Лео. Не раздумывая ни секунды, я влетел в комнату и, не дав ей опомниться, едва ли не на коленях бросился вымаливать у нее прощение. Я признался, что малость переборщил насчет знакомства с Богом, и пообещал больше не позволять себе столь глупых выходок. Еще я сказал, что знаю про ее младшего брата и понимаю теперь, насколько обоснованными были ее страхи и опасения за жизнь нашего сына, а кроме того, поклялся, что отныне ни в чем не буду препятствовать ей заботиться о нем так, как она считает нужным. Я пообещал никогда больше не смеяться над ее чудачествами и любить их с малышом еще сильнее, чем прежде. Я сказал, что жить без них не смогу, и это была чистая правда. Слушая меня, Алиса тихонько плакала, а когда я закончил, она прильнула ко мне, как прежде, и прошептала, что больше никогда-никогда меня не оставит.
Год седьмой
Как это ни странно, но, смирившись с Алисиными причудами, я заметил, что и она со временем стала вести себя гораздо спокойнее. Не сразу, конечно, но уже через несколько месяцев к ней вернулось ее былое благоразумие. Она превратилась в обычную любящую мать, хотя в отношении себя считала такое определение едва ли не оскорблением. А кроме того, продолжала, как прежде, быть мне прекрасной женой.
Никогда бы не подумал, что обычная домашняя рутина может доставлять столько удовольствия. Для меня нет большей радости, чем, возвращаясь после работы домой, находить в сборе все свое маленькое семейство и ощущать, как при виде их сердце мое неизменно наполняется безмятежностью и покоем.
— Послушай-ка, Бог, а ты помнишь, какой я воображал свою идеальную жизнь до встречи с Алисой? Одно время я мечтал заделаться рок-звездой и колесить по миру с концертами, отрываться на полную катушку… А потом мечтал сказочно разбогатеть и прославиться, ну, ты меня понимаешь?
— Еще бы, все вы мечтаете об одном и том же. Так к чему ты клонишь?
— А к тому, что я нахожу странным, что мечтал об одном, а сейчас вполне доволен тем, что имею. Думаешь, это нормально?
— Что нормально?
— Ну то, что я перестал мечтать о великом?
— Послушай, нет у меня сейчас времени с тобой рассусоливать, так что давай разберемся с этим по-быстрому. Ответь-ка мне на один-единственный вопрос: перед тобой два ребенка, один светленький, другой рыженький, и оба должны умереть, но у тебя есть возможность спасти одного из них. Ты какого выберешь — беленького или рыженького?
— Что?! Да ты хоть понимаешь, что ты спросил?!
— Я спросил, кого ты спасешь.
— Но… но это же нелепый вопрос!
— Вот именно. А почему?
