В обычном состоянии меня бы крайне заинтересовала столь внезапная смена ландшафта — и, по-видимому, смена дня ночью, — но сейчас я была очень встревожена пропажей Джеймса. Кровь стучала в висках, пульсировала резкими, сильными толчками, так что все тело словно вибрировало в ответ на каждый удар сердца. Пытаясь отогнать панику, я огляделась вокруг: туман, клубящийся за деревом вдалеке, шорох ветвей вокруг, движения теней в нашу сторону, стоило нам приблизиться, — и ощутила чуждую природу того места, куда привела нас карта Пола.
— Джеймс! — Мой голос не зазвенел эхом, равно как и наших шагов по твердой, холодной земле слышно не было. Но я все равно продолжала звать мальчика, пока не охрипла. Пол плелся сзади, тяжело выдыхая всякий раз, как оглядывался назад, откуда мы пришли, и не различал ничего, кроме сумерек, тусклых и осязаемых, как туман, возвестивший наше прибытие в этот странный, темный край. Сумерки сгущались вокруг и позади нас, словно подталкивая в нужном направлении, к тому, о чем никто из нас не желал задумываться.
— Шарлотта…
— Как только мы отыщем твоего брата — сразу уйдем.
Я остановилась перед, по-видимому, главной аллеей и посмотрела в обоих направлениях, пытаясь понять, куда мог направиться Джеймс. Позади меня Пол прислонился к ближайшему дереву, словно для того, чтобы не видеть надвигающейся тьмы. Вокруг него похрустывали и ломались тонкие прутья и сучья. Мальчик задел головой низко висящий плод, да так сильно, что сбил его с ветки, и тот упал ему в руки.
Размером и формой плод походил на грейпфрут, но, прежде чем толком рассмотреть его, Пол испуганно вскинул на меня глаза, чувствуя: что-то здесь не так. Плод задрожал мелкой дрожью и с хлюпаньем и треском принялся раскрываться изнутри: в воздухе запахло персиками, а странное создание в руках мальчика отлепило ручки и ножки от мясистого тельца и освободило от корки головку. На нас глядело бледно-голубыми глазами младенческое личико. Не помня себя от ужаса, Пол уронил «плод» на землю и отскочил назад, не сводя с существа глаз: а оно упало на спину, спружинив на кожистой кожуре плода.
И улыбнулось Полу, оскалив тоненькие острые зубки.
Пол закричал — этот исступленный, одержимый крик сокрушил последние остатки мальчишеской храбрости и любопытства — и кинулся бежать сломя голову. Он пронесся мимо меня, мимо деревьев, ни разу не оглянувшись ни на них, ни на плод — чего доброго, тот подмигнет в ответ! Но вопль мальчика не прорывался сквозь воздух, не раскатывался эхом, а кружил и кружил над ним, словно стервятник, пожиратель падали, склевывая его последние надежды, каждую рассудочную мысль, каждый инстинктивный порыв — кроме одного-единственного, который велел ему бежать и бежать без оглядки.
Я поспешила следом, пытаясь следовать на его голос, который мгновенно заглушали ряды деревьев, но поскольку Пол бежал по прямой, я все-таки догнала его, едва он остановился, запыхавшись, хватая ртом воздух, на границе сада перед огромным, величественным особняком.
Двери дома стояли открытыми. Через порог лился свет, такой же осязаемый и живой, как бурлящая темнота в саду, а на его фоне четко выделялся силуэт женщины — высокой и царственной, это было видно даже на расстоянии. Джеймс обнимал ее за талию. Женщина сходила вниз по ступеням крыльца — размеренно, неторопливо, словно скользя по воздуху прекрасным фантомом. Вот она приблизилась к Полу и, встревоженно улыбаясь краем губ, ласково погладила мальчика по щеке. Тот рванулся к ней, уткнулся в плечо и зарыдал так громко, что у меня не осталось сомнения, кто перед нами. Будто бы в подтверждение моего предположения, мальчик отчетливо, мгновенно и не раздумывая выкрикнул:
— Мама!
Глава 5
СДЕЛКА С МЕРТВЫМИ
На мгновение я застыла у основания лестницы, переводя дух; голова у меня шла кругом, я отчаянно пыталась найти способ поскорее бежать отсюда вместе с детьми. Лили Дэрроу мертва. Тому есть свидетели и были пышные похороны. Даже заказали картину — повесить над письменным столом в кабинете вдовца: портрет красавицы с иссиня-черными волосами, с глазами, что искрятся, точно осколок гагата, с лукавым выражением притворного превосходства, — и мистер Дэрроу неотрывно глядит на этот портрет целыми часами напролет, когда думает, что слуги не смотрят. И все-таки… сходство оказалось столь разительным, что мне пришлось решительно и твердо сказать самой себе: женщина перед нами никак не может быть покойной миссис Дэрроу.
Ее же оплакали! Что за жена и мать допустит, чтобы ее близкие пережили такое горе, если на самом деле не умерла? Немыслимо! Здесь какой-то подвох: жестокая самозванка бессовестно играет чувствами детей. Я этого не потерплю!
А Пол все всхлипывал, уткнувшись ей в плечо, все плакал, все просил прощения:
— Мне так стыдно, что меня там не было… прости меня, пожалуйста, прости!
Женщина гладила его по волосам, утешала нежно и ласково, разгоняя его печаль. Я шагнула было вперед и едва не наступила на смятую, рисованную от руки карту леса: она осталась лежать на земле сада. Карта, созданная по обрывкам снов. Кто мог подчинить мальчика своему влиянию и заставить его отвести нас в лес? Возможно ли такое вообще? В сознании роилось столько вопросов — но их вытесняла одна-единственная мысль, не дававшая мне покоя.
— Никто и никогда не возвращается, — промолвила я.
Джеймс выпустил юбку загадочной дамы, внимательно оглядел ее с головы до ног и растерянно встретил мой молящий взгляд. В его глазах я читала: он нимало не сомневается в том, что женщина, к которой он прильнул, — его мать.
А вот Пол даже отстраняться не стал от ее плеча. Мальчуган пробудился от ночного кошмара, все оказалось чудовищным недоразумением. Сбылись его самые заветные надежды.
— А вот она вернулась. Она снова жива.
Женщина взъерошила Полу волосы, взяла его за подбородок, повернула лицом к себе, заглянула в глаза:
— Нет, родной, не жива.
Лицо у него вытянулось, он медленно попятился назад, таща за собой брата. Я проворно ухватила обоих за плечи, чуть резче, чем собиралась, и крепко прижала к себе, чтобы не сбежали.
Внушительный особняк перед нами выглядел куда более привлекательно, нежели темные, гнетущие сумерки сада, где по земле ползли-извивались тени, но я бы ни минуты не колеблясь бежала прочь тем же путем. Я придирчиво рассматривала женщину, которая заявляла о себе как о миссис Дэрроу. Я бы перед кем угодно стала горячо отрицать, что верю в призраков, — но как тогда быть с человеком в черном? Зловещий призрак, тяготеющий к обществу покойников, ничуть не более правдоподобен, чем воскрешение молодой матери, ушедшей до срока. Она лгунья, или призрак, или что-то третье?
Казалось, сердце мое вот-вот вырвется из груди. Я осознала, не без отвращения к себе самой, что того и гляди запаникую — как на моих глазах паниковали другие женщины и что, вероятно, ожидалось и от меня. Но падать в обморок и лишаться чувств я категорически отказывалась; в висках у меня стучало, и пугающая пустота внутри стремительно разрасталась, пока не превратилась в нечто плотное и осязаемое. С детьми ничего не случится — я этого не допущу. Странное то было чувство; ничего похожего я в жизни не испытывала. Нам грозила опасность, и нешуточная, и у меня просто дух захватывало при мысли, что я должна с ней справиться.
