Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
Женщина смотрела на него большими жгуче-черными глазами. Глаза были не просто черные, а какие-то золотисто-черные, будто подсвеченные откуда-то жарким огнем. На строгом бледном лице выступил румянец. Высокая, полная грудь сильно вздымалась, хотя женщина дышала спокойно.
— Кто ты такой? — тихо спросила она.
Ведерников выпрыгнул из обласка, подтащил его за нос на песок, чувствуя, что произвел впечатление на незнакомку, ласково улыбнулся:
— Твоя судьба! Сними-ка платок-то с головы. Зачем красоту свою прячешь?
Нож выпал из ее руки, ставшей безвольной. Она послушно сняла платок.
— Боже мой! Какая ты! — Ведерников задохнулся.
Смолево-черные волнистые волосы, заплетенные в две косы, опустились на грудь. Голова чуть склонена набок… Из-под завитков просвечивали розовые уши, высокая белая как молоко шея. Женщина была совсем еще юной и при своей строгости и физической силе стройной и гибкой, как прибрежная талинка.
— Ай, ай, ай! — протянул Ведерников, продолжая с восхищением глядеть на женщину. — Тебя как зовут? Ты откуда тут появилась?
— Лукерья я. Терехина баба. А сам-то откуда взялся?
Женщина смутилась, зарделась вся и в своем смущении стала еще привлекательнее.
— А я Гришка Ведерников, племянник вашего соседа Порфирия Исаева. Еду из Томска к дяде в гости. В Каргасоке еще мне сказали: «В коммуне побывай, посмотри там красавицу Лукерью».
Женщина опустила голову, быстро набросила платок и в одно мгновение переменилась, став старше и суровее.
— Будет болтать-то! — недружелюбно сказала она.
— Истинный Христос! — Ведерников так искренне и горячо перекрестился, что Лукерья посмотрела на него с доверием. — А тебе сколько годов, Луша?
— Двадцать четвертый с Масляной недели пошел.
— Вот тебе и на! Мы с тобой ровесники. А замужем давно?
— Три года мыкаюсь.
— И дети у тебя есть?
— Да ты кто такой, чтобы обо всем меня выспрашивать? — с напускной строгостью спросила Лукерья, поднимая с песка нож.
— Я-то? Парень просто. Холостой, неженатый. Чего же мне не спросить-то? А только раз не хочешь отвечать — не говори.
Ведерников сделал вид, что он чуть-чуть обиделся.
— А тебе кого надо, парень? Ты к кому? — спохватившись, спросила Лукерья.
— Кого мне надо-то? Тебя, Луша. Тебя одну-разъединую…
Красота Лукерьи поразила Ведерникова, и, говоря это, он говорил правду. А Лукерья стояла ошарашенная. Никогда не слышала она таких слов. Да и сама-то никому и никогда их не говорила. На всем белом свете был один человек, которому она могла бы сказать такие слова, но до этого человека было далеко, как до неба.
— Сладкие твои песни, парень, — тяжело вздохнув, сказала Лукерья, — а только ни к чему они: мужняя я жена, отрезанный ломоть. Давай-ка проваливай восвояси.
Но Ведерников даже не шевельнулся. Чем больше он смотрел на Лукерью, тем больше она изумляла его. «Боже мой, какие у нее брови и совершенно алебастровый лоб, точеные ноздри, а губы, какие красивые губы!..» — проносилось у него в голове.
— Давай-ка, парень, проваливай! Мне на ужин рыбу надо почистить. Скоро коммунары с работы придут, — видя, что парень не намерен уходить, сказала Лукерья.
— А я тебе помогу! — Ведерников выхватил из ножен, висевших у него на ремешке, острый охотничий нож и с ловкостью принялся вспарывать крупных, жирных язей.
— Ты смотри-ка, как быстро он ножом орудует! — искоса поглядывая на Ведерникова, с одобрительным смешком сказала Лукерья. Что бы там ни было потом, но сейчас присутствие этого красивого, кудрявого парня, одетого в сатиновую рубашку, широкие брюки с напуском, в добротные сапоги, радовало Лукерью.
«Ах, милая ты моя, пожила бы с мое в одиночестве, побродила бы столько же по Нарымскому краю, не тому бы еще научилась», — с жалостью к самому себе подумал Ведерников и, боясь потерять дорогое время, спросил:
— А где у вас народ-то, Луша?
— Коммуна дома строит, лес под пашню корчует. А кое-кто рыбачить уехал. А тебе… забыла, как зовут-величают тебя, кого надо?
— Гриша я, Лукерья. Гришей меня зови. Спрашиваешь, кого мне надо? Никого не надо… Была бы ты. Руки вот я без привычки надсадил. Смотри, какие волдыри вздулись. Хотел дальше сегодня плыть, да сил нет, весло из пальцев вываливается. Пальцами ведь только и держу.
Ведерников обмыл руки от язевой шелухи и повернул их кверху ладонями.
— Ой, какие волдыри, да еще кровавые! Как же ты так?! Рукавицы бы надел! — осматривая его ладони, выговаривала Лукерья.
— Конечно, надел бы, если б не забыл в Каргасоке на берегу.
— Ну подожди, сейчас я рыбу унесу и гусиным салом мозоли смажу. И тряпочками завяжу. А то как начнут лопаться — не приведи господь, какая боль будет.
— Благодетельница ты, Луша! Спасибо тебе! — тронутый сочувствием Лукерьи, горячо прошептал Ведерников.
Лукерья взяла таз и понесла к столам, неподалеку от которых под дощатым навесом стояла полевая печка-времянка, сбитая из синеватой васюганской глины. Ведерников провожал ее неотрывным взглядом. И все, все в Лукерье: ее быстрая, уверенная походка, плавный размах свободной руки, крепкие, в меру полные ноги, круглая, как бы выточенная спина — вызывало в нем затаенный восторг. «А может быть, потому она кажется мне необыкновенной, что я долго не видел женщин?! — мелькнуло у него в уме, но тут же он опроверг себя: — Нет, нет, она действительно прекрасна…»
Лукерья вернулась быстрее, чем ожидал Ведерников. Она принесла пузырек с желтоватой жидкостью и белые, хорошо отстиранные тряпки.
— Ну, давай руки, парень, — сказала Лукерья, взбалтывая гусиное сало.
— Григорий я, Луша.
— Ну, Григорий так Григорий.
Ведерников вытянул руки, повернул их ладонями вверх. Лукерья вытащила из пузырька глухариное перо, быстро и бережно помазала мозоли гусиным салом.
— Теперь давай завяжу, — отставляя пузырек в сторону, сказала Лукерья и развернула тряпочки. Так же бережно и так же проворно она обмотала тряпкой вначале одну руку, потом вторую, закрепила обмотки тесемками, сказала: — До свадьбы заживет!
Взглянув на нее в упор, Ведерников почувствовал нестерпимое желание обнять ее. Но он сдержал себя, закинул забинтованные руки за спину.
— Отдыхай, парень Григорий, а я пойду дело делать, — бросила Лукерья и торопливо пошла к печке.
Вечерело. Солнце наполовину опустилось за синевший лес, и весь Васюган с крутыми и отлогими берегами покрылся отблесками его. Голубизна высокого неба начала постепенно затухать, зато уходящее солнце запустило оранжевые щупальца в самый зенит, и они теперь дрожали и вспыхивали по всему небосводу.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
