— Тип внизу не хочет, чтобы я оставалась здесь.
— Забудь. Видела — напротив отеля есть дежурная аптека.
— Видела. И не удивлена — ты из тех, кто умеет выбирать отель.
Он улыбается и выходит. Она вытягивается на постели.
Она довольна, что встретилась с ним, и вдруг спрашивает себя, а не задушила ли она Северин, чтобы остаться с ним.
Она ощущает, что теперь неразрывно связана с ним.
Я знаю, что в конце концов останусь с вами наедине. И жду этого мгновения.
Надо было купить спиртного.
Его долго нет, хотя аптека напротив. Хорошо, что у них будут колеса, — она вымотана до предела.
Как долго его нет. Она берет его вещи, паспорт и конверт — позже будет удивляться, что вспомнила о них.
Похоже, спорит с администратором. Пытается убедить того, что не только не должен приплачивать, но и имеет право получить за ту же цену апартаменты на двоих.
Внизу его нет, за конторкой пусто, а дверь распахнута. С порога отеля она видит, как Франсис, спиной вперед, вылетает из аптеки. Оглушительный выстрел. Его череп взрывается. Пуля попала в голову.
В окнах вспыхивает свет. Кто-то бросается к телу. Она без раздумий направляется в сторону вокзала. В брюхе урчит. Ноги едва несут ее. Страх заполонил всю душу. Она превратилась в резонатор — эхо усиливается, отражаясь от стенок. В голове лишь одна мысль: «В это время поезда уже не ходят». Ни о чем другом она думать не может. В голове словно бьется глупая песенка, от которой никак не удается отделаться. «В это время поезда не ходят». Она застывает перед решеткой. «В это время поезда не ходят».
Маню доехала на поезде почти до дома матери, которая отправилась на отдых с новым любовником. Еще один жалкий тип со смазливой мордой. Красавчик, воняющий дешевым кремом после бритья, распускающий руки, когда выпьет. С той жизнью, которую он ведет, и дурой, которую он трахает, спиртное вряд ли делает его веселее.
В поезде она упала в проходе, потом заснула. Ее разбудил контролер. Жуткая головная боль, сущая мука.
Она едва смогла вспомнить, что случилось и почему она здесь. Головная боль мешает думать.
Квартира матери пуста, она принимает ванну, роется в аптечке в поисках аспирина. В ней полно успокоительных таблеток — мать постоянно их принимает. Часто злоупотребляет ими. Маню вспоминает, как та напевает, сидя перед ящиком, разговаривает сама с собой, расхаживая по комнате, потом вдруг застывает не в силах вспомнить, чем занималась.
Маню вдруг ощущает нежную печаль. Но раздражение тут же берет верх: будь эта женщина не такой дурой, ее бы не терзала депрессия.
Она вытирается, оглядывая себя в зеркало. На теле полно синяков — их больше, чем она думала. К счастью, с мордой все в порядке, только немного распухла губа. Слава богу, нос остался целым.
Она разогревает в печи пирог со шпинатом, жадно выпивает несколько чашек кофе, разбавленного совершенно обезжиренным молоком.
Взламывает крышку ящика, украденного у Лакима. Крышка уступает не сразу.
Банкноты потрепаны, но тщательно разглажены. Что-то похожее на угрызения совести проскальзывает в душе, когда она представляет Лакима, ежевечерне наполняющего свою копилку. Потом начинает пересчитывать деньги, и угрызений как не бывало.
Чуть больше 30 ООО франков — хватит на хороший уикенд.
Маню рыщет по дому, находит дининтель, откладывает лекарство в сторону.
Доедает остывший пирог. Понимает, что ей смертельно скучно.
Вой полицейской сирены. На мгновение спина покрывается холодным потом. В голове проносятся тревожные мысли. Быть не может, чтобы ее уже искали.
Однако, ей не приснилось — на улице шум. Она гасит свет и бросается к окну.
Что-то случилось в аптеке. Понять ничего нельзя, но суета приличная. Легавые, «скорая»… Из окна ничего не разглядеть.
Она садится. Аптекарь известен в квартале своими темными делишками. Но пока еще не замечен ни в чем таком, чтобы к нему среди ночи заявились легавые.
Голод пропал. Дом навевает жуткую тоску. Она громко произносит:
— Я — не домохозяйка. Я — уличная женщина. Надо пройтись.
Дождавшись, когда на улице воцаряется спокойствие, она выходит из дома.
Перед вокзалом, прислонившись к стене, стоит девица, уставившаяся в землю. Маню с противоположного тротуара слышит музыку, доносящуюся из ее плейера.
Может, ее кинул парень, и ей негде переночевать. Или она собиралась прогуляться по ночному пригороду. Но за свои уши она, по крайней мере, не переживает.
Маню переходит улицу и останавливается перед ней. Девица на добрых три головы выше и весит вдвое больше. И не сразу соображает, что с ней хотят заговорить. Она выключает плейер. И извиняющимся тоном произносит:
— Поезда уже не ходят.
— Нет. Будешь торчать здесь всю ночь.
— Ага. Поезд будет только утром.
— Слава богу, хоть говорить умеешь. Куда собираешься?
— Скорее всего, в Париж.
Похоже, девица не знает, куда ей надо. У Маню болит голова, но она спрашивает:
— Водить умеешь?
Девица кивает.
— Отлично. Ты умеешь водить, а у меня есть машина, и я тоже хочу в Париж.
— Клево, вот это клево…
Но в ее голосе нет убежденности. Однако идет за Маню, не сказав по пути ни слова. Словно спит на ходу. Хоть бы действительно умела водить…
Маню велит ей подождать на кухне, предлагает сварить кофе. А сама собирает вещи.
А когда кричит: «Можно отправляться», девица ей не отвечает. Она вновь включила свой плейер, и Маню приходится трясти ее за плечо, чтобы вернуть в реальный мир.
Девица без труда выводит машину из гаража — ну ладно, хоть водить умеет.
Они молча едут по ночным улицам. У девицы круги под глазами, словно их нарисовали маркером. Странная у нее рожа. Не крокодилица, но забыть будет трудно.
Хоть бы у нее оказались крепкие нервы. Маню глядит на бегущие мимо деревья, за которыми прячутся дома. Спрашивает:
— Тебя ждут в Париже?
— Нет, не ждут.
— Ну и отлично, поскольку мы туда сегодня не поедем.
Маню достает пушку, чтобы та увидела, но наводить не наводит. Потом объясняет:
— Я в полном дерьме. Жаль, что ты нарвалась на меня, но мне надо, чтобы ты отвезла меня в Бретань. Там оставишь себе тачку, чтобы вернуться — она не в угоне. Я даже оплачу тебе бензин на обратную дорогу.
Вторая даже не сморгнула. Только немного глаза округлились. Либо опытная авантюристка, либо не врубается, что происходит. Но спрашивает:
