Старец небрежно отмахнулся.
— Бог с нею, с твоею Де Вайле. Следов никаких… А стража точно не спала в ту ночь?
— Я сам отбирал этих молодцов. И я сам удвоил караул незадолго до случившегося, как чувствовал… именно для того, чтобы парни могли спать по очереди, коли в этом будет нужда, — лицо Доркина передернулось болезненной гримасой. — Я за них отвечаю.
— Что ж, стало быть, я прав. Без магии дело не обошлось. Не так уж сложно, друг мой Доркин, мало-мальски умелому колдуну обвести вокруг пальца любых бравых парней и не оставить при этом следов. Будь там я, то, конечно, обнаружил бы следы… но что теперь об этом. Давай рассуждать логически. Если мальчонка, сын пастуха, видел, как сюда прошли эти шестеро, значит, они прошли. Никто из них без Тамрота не мог переправить принцессу обратно. И раз все мужчины погибли здесь и Тамрот остался здесь, стало быть, принцесса тоже где-то здесь… если только та женщина была принцессой.
— Вот и Гиб Гэлах рассуждал примерно так же, — поморщился Баламут. Он уверен, что то была не принцесса. Ни он, ни Де Вайле не почуяли ее следа в вашем мире. Но я, признаться, с логикой не в ладах, и делай со мной что хочешь, колдун, но я уверен, что принцесса здесь.
— Разве ж я спорю, — задумчиво сказал Аркадий Степанович. — Тамрота ведь твои всеведущие спутники тоже не нашли. Но, правда, он в таком месте…
— В каком же? — не выдержал Баламут. — Не томи уже, почтеннейший!
— От Петербурга далековато, — прищурился колдун. — В Муромских лесах. Но дело даже не в этом, а в том, что он находится почему-то в доме моего учителя. А этот старый хитрец напустил, как всегда, вокруг своего жилья туману, и ничего мне не удалось высмотреть. Поэтому придется мне туда слетать, Доркин, прямо сейчас, не откладывая, и все выяснить. Не может же отец Григорий быть замешан в похищении вашей принцессы… чертовщина какая-то!
И старец вновь сделался уныл и встревожен.
— Твой учитель тоже колдун? — спросил Баламут и стиснул зубы.
— Ну, я бы так не сказал, — Аркадий Степанович устремил тоскливый взгляд в пространство. — Он — больше чем колдун… если ты понимаешь, конечно, о чем я говорю.
— Я пойду с тобой, — сказал Доркин.
— Ни за что!
— Но, почтеннейший…
— Никаких «но»! Ты останешься здесь и будешь ждать моего возвращения. И чтобы носа на улицу не высовывал! Не хватает мне еще тебя потом разыскивать. Ах, черт возьми, как же мне не нравится вся эта история! Нутром чую какую-то гадость, уж поверь мне! Гадость и опасность…
И Босоногий колдун поднялся из-за стола.
— Ладно. Пора мне.
Доркин порывисто поднялся тоже, отнюдь не намереваясь просиживать штаны, покуда его добрый хозяин лезет в неприятную историю и, возможно, прямо в лапы похитителю Маэлиналь. Однако колдун оказался куда как проворнее. Он попросту исчез, растаял в воздухе посреди кухни, оставив своего гостя с раскрытым от изумления ртом.
Ни за что на свете не признался бы почтенный старец, что предвидит изрядную нахлобучку от своего учителя за разгильдяйство с волшебными талисманами и не желает, естественно, тому никаких свидетелей.
Однако он не стал бы так торопиться, если б знал, что в этот самый момент талисман Тамрот сам направляется к нему в руки. Ибо Михаил Анатольевич Овечкин уже вышел из избушки отшельника и оказался, как и было ему обещано, посреди Таврического сада. Он как раз топтался там в нерешительности с корзиною лесных даров в одной руке и запискою для Аркадия Степановича Каверинцева — в другой.
Идти Овечкину предстояло не так уж далеко, но он ужасно стеснялся своего домашнего костюма и шлепанцев в особенности и тревожился по поводу приема, который мог оказать ему незнакомый человек, ученик отшельника. Деваться, однако, было некуда — не мог же он, в самом деле, стоять тут всю жизнь!
Михаил Анатольевич собрался с духом и отправился по указанному адресу.
И, как оказалось, тревожился он не напрасно.
* * *
Оправившись от изумления после исчезновения хозяина, Баламут Доркин взял со стола волшебную трубку, забытую колдуном, — она так и продолжала дымиться, — и вернулся в комнату, где ночевал. Там он уселся в кресло и, попыхивая трубкой, погрузился в бессмысленное созерцание развешанных по стенам шпалер. На душе у него было очень неспокойно.
В магии королевский шут не разбирался совершенно. Его учили работать языком и мечом, да и разумом Доркина Бог не обидел, но что касается колдовства, то одной ведьмы Де Вайле было достаточно, чтобы вогнать его в дрожь. К носителям тайного знания он относился с почтением, но предпочитал не иметь с ними никаких дел. Если бы не приказ короля, он и Де Вайле не взял бы с собою в чужой мир, несмотря на то, что знал ее долгие годы, а может быть, именно поэтому. Да и на что, скажите, нужны человеку, привыкшему полагаться на твердость своей руки и остроту своего языка, все эти зелья и корешки, заговоры да черные кошки? Правда, нельзя отрицать, что колдунья сделала много. Если б не Де Вайле, вряд ли бы они вообще сумели разыскать даморов в этих каменных дебрях. Если б не Де Вайле, они не знали бы, как и шагу ступить в незнакомой стране. Де Вайле одела их с головы до ног по здешним обычаям и научила держать себя должным образом. Де Вайле находила места для ночлега и еду для поддержания сил. Да, если б не она… И все же Доркин всякий раз отводил взгляд, когда они встречались глазами, и старался даже нечаянно не коснуться ее, оказавшись рядом.
Босоногого старца он почему-то совсем не боялся. Хотя тот и успел продемонстрировать свои недюжинные возможности неоднократно. Взять хоть эту трубку — Баламут вынул ее изо рта и оглядел со всех сторон — ни за что на свете он не прикоснулся бы ни к одному волшебному предмету, принадлежащему Де Вайле. Но старец не больно-то походил на колдуна. Не зря Баламут сравнил его нынче ночью со знакомым своим отцом-нефелинцем, который оказался способен в одиночку удержать во время разбойничьего набега монастырь, покинутый перепуганными монахами. Доркин прискакал тогда с отрядом королевских солдат, дабы укротить оголтелую банду Волка Дайена разбойника, потерявшего всякий страх Божий и позволяющего себе нападать на богатые обители. Так они и познакомились: королевский отряд застал бешеного Волка на коленях перед святым отцом, а приспешников его — занятых полевыми работами. Было время сбора урожая, а монахи разбежались, и как удалось святому отцу превратить разбойников в батраков — навсегда осталось его секретом.
Баламут, тогда еще двадцатипятилетний молодец, почитал себя влюбленным и пребывал в черной меланхолии. По должности ему не полагалось ловить разбойников, но он отправился, как думал, искать смерти, поскольку отец его избранницы, девицы из знатного рода, отказал Доркину в руке своей дочери. Тогда-то он и принял решение не жениться и не продолжать династию королевских шутов. Святой отец исцелил его от меланхолии, но от гордости избавить не смог…
Баламут очнулся от воспоминаний и, не в силах усидеть на месте, поднялся и заходил по комнате. Четыре стены душили его, бездействие угнетало. Колдун сказал, что принцессу похитили при помощи магии… отчего же, в самом деле, никто из королевских чародеев не распознал этого, даже сама Де Вайле?
