– А как ты думаешь, что лучше: уделитить лишнего лже-Чингизхана или не уделитить доподлинного? Космофлот у нас, слава Богу, кадрами укомплектован; на каждую штатную должность по четыре человека в очередь; так что студентом больше, студентом меньше… Ну да ладненько, – он трескуче прихлопнул ладонями по кресельным подлокотникам, – вернемся к нашим баллонам. Комп, слухай мою команду! Создай на эф-четыре вёрк-поле «Практика» и всё с эллипсет – туда! Вы-па-а-ал-нять! То есть экшн, плиз. А ты, белоноженька-белорученька, будь другом, отдери с интеркома постороннюю гадость. И кто только её туда налепил, у кого только совести хватило на такой вандализм?..
Белоножко заторопился исполнять распоряжение.
Комп – тоже. Копировщик начал было отчибучивать некую замысловатую цветомузыкальную пьеску, но вдруг тоненько проверещал и вырубился. Электронный баритон злорадно сообщил: «Эррор он драйв „А“.» Потом, чуть размыслив, снизошел вдаться в объяснения: «Считывание невозможно. В контейнере неформатированая эллипсета».
Неимоверным образом вывернув голову, Чинарёв зыркнул на Леночку:
– Вот тебе, лапуля, твои дырявые ручки, вот тебе твоё мытьё и вот тебе фен с кухонной сушилкой. – Он снова развернулся к компу, буркнул: – Формат в порядке. Возможна грязь… то бишь посторонние наслоения. Учесть. Скорректировать и повторить предыдущую операцию. Экшн.
Новая цветомузыкальная судорога, новый «эррор он драйв».
Чин расслабленно обмяк, заложил ногу за ногу.
– Финал, голуби, – сказал он в пространство. – Хана. Готовьтесь к вылету из училища. К моему вылету. Вам-то обоим это всё, поди, не страшней, чем амёбе кариес…
– Пусть учтёт возможное изменение формы носителя.
Это подала голос папенькина дочка Халэпа. Чин с Виталием воззрились на неё, как на диво морское, но Леночка, хоть и закраснелась в предельном смущении, упрямо гнула своё:
– Я сама читала! Вода, а потом – температура… Эллипсета могла покоробиться. А в стандартном обеспечении есть подпрограммы, которые могут это… вводить поправку на это… на деформацию. Я же вправду читала – Пёрл Бриллиант так добыла компромат на Блэка Монстера в «Смерть под диваном»!
Чин-чин махнул рукой и отвернулся, проворчав нечто, подозрительно смахивающее на «дура безмозглая».
Тем временем Белоножко жалостно – так с инвалидами разговаривают – объяснял папенькиной дочке:
– …действительно есть, но такие программы могут учитывать только незначительные, микронные изменения формы носителя и конфигурации записи. А уж если эллипсета покоробилась…
– Возможности любой программы можно форсировать – если, конечно, вместо капустного качана иметь на плечах голову! – перебила не на шутку распалившаяся Халэпа.
Она хотела сказать что-то ещё (наверное, дополнить и расширить тезис про капустный качан), но не успела. То ли на очередной её полувыкрик, то ли на Чинарёвское бормотанье комп откликнулся радостным «нераспознанная команда», и Чин так яростно рявкнул: «Заткнись!!!», что Лена испуганно зажала губы ладошками. (Кстати, комповский саунд-контакт мгновенно отключился: хоть и с запозданием, система начинала адаптироваться к нестандартным командам нового пользователя).
Леночкин испуг прошел на удивление быстро. Наверное, ощущенье, что вот чуть ли не первый раз в жизни повезло допереть до чего-то дельного, а все по привычке отмахиваются да злятся, способно было бы взбесить и кого-нибудь поуравновешеннее избалованной дочки высокопоставленного родителя.
Так ли, иначе, а только юная Халэпа снова вдруг перегнулась через спинку кресла, выдавливая Чинарёва куда-то под системный блок, и стремительно протарахтела блескучими своими ногтищами по контакторным сенсорам. Так стремительно, что когда опомнившийся Чин распрямился мощным рывком и отшвырнул самовольничающую девицу к противоположной стене, комп уже принялся как-то реагировать на полученную команду.
– Что ты натвори… – возмущённый вопль старосты Белоножко так и пресёкся на полуслове.
Копидрайв застрекотал этаким весёлым сверчком; на экране вспыхнула и закувыркалась в стремительном росте цифирная процентовка выполнения операции…
– Пошла запись… – растерянно промямлил Чин-чин.
Леночка-Халэпочка казалась растерянной не меньше (если не больше).
– Я нечаянно… – промямлила она, глядя на монитор.
– Не сомневаюсь, – Чинарёв тоже глядел на монитор.
Цифровые корчи уже завершились и теперь на экране мелко помаргивало огромное «100%», а ниже – пара строчек дикой мешанины из англоса, кирилицы и кодовых значков мэшинлэнгва.
Витаталий принялся вполголоса воспитывать Леночку на предмет «вот что бывает, когда из русифицированной оболочки запускают иноязычную, толком не инсталированную и плохо совместимую программу – пойди теперь прочитай, что там намалёвано».
– Там намалёвано, что чиф-комп блокшива семь-семнадцать полностью откопировал информацию со всех содержащихся в контейнере расходных носителей, – проговорил Чин странным голосом, – со всех девяти штук.
Положительный человек староста непонимающе вздёрнул брови:
– Как это с девяти? Программа же на восьми поместилась…
– Вот именно, – сказал Чинарёв.
Он вынул из копировщика «семечницу», перевернул её затвором книзу, сдвинул штифт управления на «out», подставил ладонь…
Затвор эллипсет-контейнера раздвигался долго, с надсадным жалобным скрипом. Этот процесс не дошел ещё и до середины, когда из щели меж приоткрытыми карбопластовыми челюстишками вдруг высунулась пара чёрных подрагивающих не то проволочек, не то волосков…
Чин-чин уронил «семечницу» на пол и захохотал. Виталий с Леночкой молча и озадаченно таращились на него, а он корчился в кресле, из последних сил продавливая членораздельные слова сквозь мешанину ржания и непристойных поросячьих взвизгов:
– Н-неф-ф-ф… я подохну сейчас – нефор… неформатированая эллипсета! Ой, не могу – неформа… матир… ой, не могу я!
А неформатированая эллипсета потихоньку выбиралась наружу. Когда вслед за волосками-проволочками показалось то, к чему их приторочила мать-природа, Лена издала такой великолепный визг и так потешно ушмыгнула за Виталиеву спину, что начавший было успокаиваться Чинарёв прямо-таки взвыл от восторга.
– За-а-атвор, – стонал он, икая и утирая глаза. – Затвор «семечницы» стоял на «into», поняли? Этот насекомый кретин влез на затвор, и его втянуло… Сидел себе, дурачок, в сушилке, грелся, а тут суют приманку, недомытую от сладкого… Ой, не могу!!!
Тем временем семечница выплюнула, наконец, причину его веселья – та ляпнулась на спину и вяло задрыгала всеми своими шестью лапами, норовя перевернуться, как надлежит. Лена опять взвизгнула, а Виталий мрачно сказал:
– Единственное во всём этом приятное, так это что ему о-о-очень паршиво!
Он примолк на миг, и вдруг хлопнул себя по лбу:
