Книга Лихое время. "Жизнь за Царя" - Евгений Шалашов

Уже три ночи кряду отец Антоний лежал без сна, ворочаясь с боку на бок. Нет, дело не в жестком топчане. К толстым доскам, поверх которых брошено грубое рядно, к полену в изголовье игумен давно привык. Постели ему сейчас перину, подложи под голову пуховую подушку – лежать бы не смог! Может, возраст сказывался, а может, тяжкие думы? Они, думы, одолевали отца Антония с тех пор, как из инока, желавшего принять Великую Схиму, стал настоятелем Соловецкого монастыря. Сам не хотел, но была на то воля архимандрита – теперешнего митрополита Новгородского Исидора.

Быть главным, хоть в малой пустыни, где и иноков-то человек пять, – тяжкое бремя. А тут, на Соловках… Братии – душ четыреста. Трудники, что каждый год приходят в обитель, кто на покаяние, кто по обету, – это еще два столька. Крестьяне монастырские (эти хоть за оградой живут!), если обоего пола считать – с тыщу. Стрельцы, что в святой обители службу несут. Народу – на небольшой городок наберется. А люди… Случись какая каверза, сразу к отцу-игумену бегут. Кого не в срок на работу поставили, кому брат-книгохранитель книгу не дал, а кто-то с сотником полаялся. Да что мнихи да трудники? Вчера явилась баба из Архангельского городка, у которой муж на Грумант ушел, да так и не вернулся. Не женка и не вдова. Ревет – можно ли ейного Ваньку на соседской Маньке женить, если у девки пузо на нос лезет? А пузо, вестимо, не с ветру надуло, а с того же Ваньки… Делать больше нечего игумену, как разбирать их обиды! А не разобрать нельзя. Приходится обиды разбирать, рядового стрельца с сотником мирить и, после должного покаяния, Ваньку на Маньке женить. Люди ж кругом. Ну а кто же без греха?

Люди – первая забота настоятеля, окромя самой главной – службы Господу! А есть и другая. Обитель владела таким хозяйством, что не всякому европейскому королевству по плечу. Монахи и крестьяне добывали соль на соляных варницах и продавали ее по всей Руси. Ловили рыбу и били морского зверя. Сами выделывали кожи и шили сапоги. Ткали, портняжили и красили ткани. При Великом игумене – святителе Филиппе, которого задушил Малюта Скуратов, построили кирпичный и лесопильный заводы. Сами кирпич обжигали, сами доски пилили. Зато братия теперь жила не в келиях-полуземлянках, а в двухэтажных хоромах. Из своего кирпича отстроены церкви и колокольня. Был еще свечной завод и иконописная мастерская. Сами писали и переписывали книги и переплетали их в сафьяновую да в юфтевую кожу!

Жить бы в трудах, в тишине-покое, да Бога славить. У каждого из мнихов свое послушание – кому за скотом ходить, кому печи топить, а кому и иконы писать. Ну а кому и ремеслом заниматься! Монастырские литейщики да кузнецы, верно, не смогли бы отлить пушки да пищали, но сабли и секиры выходили не хуже немецких. Эх, лучше бы кузнецы косы да плотницкие топоры ковали, но время такое, что нужно и оружие иметь… Отец Антоний стал игуменом накануне появления на Руси Димитрия Иоанновича, коего сочли сыном покойного Ивана Васильевича. Ну а как не счесть, если родная мать признала царевича? А что он не Димитрий, на Соловках узнали только через два месяца после того, как пепел самозванца был развеян по ветру.

Ну, один самозванец – куда ни шло. Всяко бывает. Вон, иноземные гости рассказывали, что бывали лжекороли и в сопредельных землях. В Гишпании был. В германских землях, где властителей не перечесть, так там самозванцев совсем немерено! Одного бы как-нибудь пережили. Вроде бы пережили, выбрали на престол Василия Ивановича Шуйского и Господу за него молились. А тут объявился еще один Дмитрий, потом третий, четвертый… Со счету сбились. Расплодилось их, как клопов в крестьянской халупе. Почитай, семь лет война идет. Не с иноземным ворогом. Хуже. Народ русский друг с другом воюет – столько перебили, что никакому хану татарскому не приснится.

А из-за войны да смутности слово пастырское нести некому. Дичает народ без слова Божьего! Вон, лопари на Коле опять жертвы каменным идолам приносить стали. В чумах деревянных божков наставили, кровью мажут! Ну, оленьи люди – чего с них взять?! Главное, чтобы свои, русские, снова в язычество не ушли. Лет сто, как поморы ни Велесу, ни Перуну с Даждьбогом не поклоняются, но в домовых да леших до сих пор веруют. Охотник, что в лес идет, лешему на тропке завсегда пирожка кусок оставляет. Вот поборись-ка с этим. А кто будет от язычества отучать? Отцу игумену вспомнилось, как недавно, обходя келии, наткнулся он на мисочку и на кусочек хлеба. Вначале решил, что кто-то из братьев кота привадил. Не дело, конечно, но кошка – тоже тварь Божия. А как узнал, что блюдечко сие инок для домового поставил… Расстригать дурака не стал, но из черных работ он теперь не вылезет до скончания дней своих..

Вот и думай, отец настоятель, кого из иеромонахов к лопарям послать, а к кому из мирян присмотреться надобно… Заботы, заботы…

Соловецкие острова далеко, ан нет – край России, он не край света. Гости из Дании, из Голландии, из Франции, не говоря уже о разных немецких землях, да англичанах, давно сюда ходят. Торговля – дело нужное. Сукна аглицкие да шпаги – зело добрые. Французские пистолеты и пищали, что мушкетами именуют, зеркала, немецкая бумага, голландская посуда. У нас, положим, могут не хуже делать, но за все сразу не схватиться. Да к тому же надо же куда-то вывозить сало и ворвань, канаты и холст. Англичане канатную фабрику в Колмогорах обустроили, мужикам за работу серебром платят – казне доход и поморам по зимнему времени достаток. А меха и рыбу куда девать? Самим не съесть и не износить.

Настоятель усмехнулся, вспоминая, что голландцы платят за сотню хвостов трески по целому ефимку, а русские купцы из Нижнего Новгорода и Ярославля берут ту же сотню за алтын, да еще и кривятся – дорого, мол. Ну, коли дорого, так сам лови! А зерно, что монастырь покупает в Вологде по двадцать копеек за пуд (полкопейки на пуд перевозка), а французы берут по ефимку, да еще и думают, что облапошили? А в ефимке (экю, по-ихнему) целых шестьдесят четыре копеечки! Нет уж, лучше миром с соседями жить. И чего же лезут-то они к нам, словно медом намазано? Со свеями вроде бы все понятно. Рядом они. С ними и воевать привычно. Помнится, в молодости самому приходилось брать пищаль да супостата от стен отбивать. Но Англия-то с какого боку? Вот пришли в июне аглицкие корабли. Дело обычное. Расторгуются к июлю, в августе на обратный курс лягут, чтобы до льдов уйти. И ежели сейчас не ушли, то на всю зиму застрянут. Монахи, что в Михайло-Архангельский монастырь ходили, сказывали, что у англичан солдат человек под двести. А стрельцов там с десяток, если не меньше. В Колмогорах – человек пятьдесят. Захотят – возьмут англичане Архангельский городок, укрепятся, а потом их не скоро выкуришь. Там и до Колмогор рукой подать. Князь Пожарский обещал сотню человек прислать, но их чего-то нет… Месяц назад видели рыбаки датский корабль. Может, заблудился, а может – поозоровать решил. А еще говорил в кабаке пьяный матрос-голландец, что, мол, гишпанский король хочет Колмогоры разорить, чтобы голландцам да англичанам неоткуда было канаты да парусину брать. Пьяная болтовня, что бабьи сплетни, но все же, все же…