Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
Зазвонил телефон, Маша с удивлением сняла трубку. Звонил Иван.
– Как ты узнал номер?
– Наташка сказала отель и комнату. Я хотел тебя пригласить поужинать, если у тебя нет других планов.
– Да нет, - ответила Маша, - я совершенно свободна.
– Тогда мы через час заедем с Денисом. Помнишь, Абросимов говорил?
– Да-да, - сказала она. Было очень приятно, что кто-то заботится о ней, - Маше и в голову не пришло задуматься, где она будет ужинать. А ведь не ела с раннего утра - если можно считать едой ту кошерную гадость, что давали в "Эль-Але".
И тут она вспомнила, откуда чувство слепого пятна. Оно возникло, еще когда они с Сережей и Иваном сидели в пражских "Двух кочках" (то есть "Двух кошках", а вовсе не двух ухабах), и Сережа рассказывал, как они ели мидий в Коктебеле восемь лет назад. И тогда она тоже не могла ничего вспомнить, и только поддакивала, потому что за воспоминаниями о других крымских поездках не могла разыскать те, что описывал Сережа. И вот сейчас, в гостиничном кресле, обмотанная все еще влажной простыней, Маша вдруг увидела, как они сидят у костра в Лисьей и как она, вставая, задевает канистру с молодым вином из соседнего совхоза, угли гаснут с пьяным шипением, все кидаются спасать то, что осталось на дне, а Сережа смеется и говорит, что теперь и костер у них тоже поддатый. Воспоминание проступило, как переводная картинка под пальцами, когда в детстве Маша сдергивала бумагу, и тусклые краски неожиданно вспыхивали. Маша почувствовала запахи горелого дерева, нагретых за день камней, сухой травы и соленого моря, вспомнила как саднила щиколотка, расцарапанная колючками, как щипал глаза винный дым. Она заплакала, потом вытерла простыней слезы, умылась и пошла одеваться.
На работе весь день шушукались, обсуждали - кто мог убить? Гена и Лиза помалкивали, словно бесконечной минутой молчания отдавая дань памяти одному из старейших сотрудников. Остальные строили догадки, одна другой несуразней. Может, ограбление? Что-нибудь исчезло в квартире, ты не знаешь? А может, убийство на почве ревности? Или еще вот был случай на моей старой работе, убили мужика из соседнего отдела, лет сорока пяти, обычного такого, а оказалось - любовник. Гомосексуальное убийство, представляете? Ни за что бы не подумал. Хотя это, конечно, не про Сережу, он-то у нас точно был как хлопок, стопроцентный натурал, Волк, иначе не скажешь. Может, по ошибке? А враги у него были? Может, угрожали чем-нибудь? Никто не слышал?
Денис с Иваном сидели в вестибюле отеля и ждали Машу. Весь день Иван провел в Сережиной квартире, и Денис сдержанно пересказывал ему офисные разговоры, не упоминая, разумеется, совсем уж бессмысленных. Были ли у него враги? Угрожали ли ему?
– Нет, - сказал Иван, - не тот случай. Он бы сказал, если что. Не такой Сережа был человек, чтобы молчать.
– Тебе, конечно, видней, - ответил Денис, - но мы знаем, что просто так никого не убивают… в наше-то время.
– Что ты знаешь о нашем времени? - сказал Иван, - ты бизнесом не занимался, сам же говорил.
– Ну, - протянул Денис, - у меня были друзья, которые занимались… друзья друзей, которых убили… я все-таки жил в этой стране последние десять лет.
– Ты газеты читал и фильм "Брат" смотрел, - ответил Иван, - а не в стране жил.
Они сидели в холле и ждали Машу. Поехали прямо с работы и потому были одеты как днем: Иван в новом "Ermenigildo Zegna", а Денис - в светло-сером приталенном костюме, хотя уже без галстука.
– То есть, по-твоему, его просто так убили? Случайные грабители, которые ничего не взяли? Пьяные гости, друзья-наркоманы, ревнивые подруги?
– Без идей, - сказал Иван и помолчав, прибавил: - Что тут говорить? Мне сейчас неважно, кто это сделал, не о том речь.
– Извини, - сказал Денис, - я как-то увлекся. В самом деле невозможно поверить, что мы его больше не увидим. Я вспомнил сегодня, как мы на прошлой неделе сидели в "Кофе Бине"…
– Потом, - перебил Иван и, улыбаясь, поднялся навстречу Маше. - Не надо при ней.
Опять за окном Москва, понемногу привыкаешь к огромным рекламным щитам с надписями на русском, к черным отполированным машинам, неожиданно выскакивающим откуда-то сбоку, перед самым носом "тойоты", к бензиновой вони из опущенного окна - к запахам труднее всего привыкаешь.
С заднего сиденья Денис рассказывал Маше, как у него на днях разбили стекло, чтобы украсть магнитолу, и вот теперь его "ниссан" на сервисе, а он упал на хвост Ивану.
– Вообще-то их понимаю, - говорил он, затягиваясь, - я стараюсь быть объективным. Я для них - человек у которого слишком много денег, иными словами - вор. Ну почему у меня не украсть? Типа, если деньги на машину есть, то и на новую магнитолу хватит. Денег, конечно, не жалко - то есть, что я говорю? - конечно, жалко, но, главное, я теперь на несколько дней безлошадный. Но я не обижаюсь, надо же делиться с собственным народом честно заработанными деньгами.
Вот ведь как проявляется нынче русский интеллигентский комплекс вины, подумала Маша, а Иван спросил:
– А если бы ты их поймал?
– Что бы я сделал? - удивился Денис, - руки-ноги оторвал бы. Ментам бы сдал. Не задумывался, короче. А ты что думал: отпустил бы? Вот еще.
Каждые полгода в Москве появлялось новое модное место. Может быть, и каждые пару месяцев или несколько недель - все зависело от того, насколько модными хотели быть люди, ходившие в эти места. Сотрудники "Нашего дома" бывали в ресторанах после работы, а не вместо нее, поэтому на обживание очередного кондиционированного подвала им требовалось полгода. Потом можно идти искать новое место, уже обжитое ветреными светскими модниками, менявшими каждый месяц места обитания. Почему-то добрая половина модных мест располагалась под землей, и приходилось выбирать себе мобильный, чтоб он получше ловил сквозь вековую каменную кладку, рассчитанную на вражеский штурм, пожар или атаку грызунов, но никак не на слабую восприимчивость "Моторолы".
Кладку можно было увидеть и даже потрогать: когда запускался "Петрович", его хозяин, карикатурист Андрей Бильжо, с трудом, но уговорил строителей не закрашивать кирпич, а только покрыть лаком. Говорили, что когда-то подвал принадлежал знаменитому Шустову, коньячному фабриканту, а после революции перешел к заводу "Арарат". Теперь на выразительно обшарпанных стенах - Маша сразу оценила дизайн, - висели старые фотографии, листочки календаря за пятьдесят какой-то год, табличка "Клизменная" и карикатуры с Петровичем, давшим название ресторану. У Петровича был большой нос и глаза - на каждой картинке они оказывались на новом месте. "Петрович" был островок советской экзотики, памятник годам застоя, которые после десяти лет перемен оказались самым спокойным временем в современной российской истории. Спокойствие означало стабильность, все тосковали по ней после десятилетия бури и натиска, так что стабильность, пусть и социалистическая, вызывала к жизни традиционные буржуазные ценности - и нарождавшийся средний класс, почему-то предпочитавший называть себя "яппи", так любил "Петровича". Это было напоминание о прошлом, которое, хотелось верить, могло стать обещанием будущего - такого же безопасного и надежного, как семидесятые, но без железного занавеса, КПСС и дефицита.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
