Книга Ледяная дева [= Сказочник ] - Наталия Орбенина

Когда снова скрипнула дверь, Ангелина Петровна решила, что гость вернулся, и, вся сжавшись, устремила взор на дверь. Но на пороге стоял муж.

— Ты что так рано вернулся? Забыл что? — стараясь быть спокойной, произнесла Толкушина.

— Как это рано вернулся? — изумился Тимофей Григорьевич. — Да за окном уже темно, вечер.

— Вечер? — протянула супруга глухим голосом. — А мне показалось, что еще день.

— Ты что, мать, не заболела ли? Нет ли у тебя жару да лихорадки?

Супруг подошел к жене и потрогал лоб. Она быстрым движением поймала его руку и прижала к себе.

— Больна я, больна, Тимоша. Вся душа разрывается, горит, силы нет терпеть!

— Так я за доктором пошлю, — искренне забеспокоился Толкушин.

— Нет, нет, Тимошенька! — Ангелина приникла к его руке. — Мне доктора не надо. Ты мой доктор. Одно твое слово, и я спасена. Ведь ты скажешь мне правду?

Она жалобно заглянула в его глаза. У Толкушина замерло сердце. Пробил час расплаты!

— Ведь это все злые наветы, сплетни, ведь нет ничего, правда, Тимошенька, ведь нет никакой женщины из театра в твоей жизни? Ведь нет? — голос Ангелины звенел, и в нем слышалось отчаяние и надвигающаяся буря домашней истерики.

Супруг мягко высвободил ладонь, немного помолчал, набрался духу и произнес:

— Да нет, Ангелина, не хочу терзать тебя обманом, да и себя тоже. Все правда!

— А! — Жена вскинулась, как будто ей всадили нож в грудь. — Правда! Значит, конец! Господи! За что? За что? За то, что я так неистово тебя любила? Жизнь свою, свою молодость тебе отдала? Себя под ноги бросила вам всем, как кусок мяса собакам, тебе, твоей матери! И теперь поди прочь, точно старая животина или ненужная ветошь, хлам!

— Тихо, тихо, Геля! — Тимофей попытался ее приобнять и успокоить. — Что ты, ей-богу, и впрямь, как будто конец света. И вовсе это не конец жизни. И никто тебя никуда не гонит. Живи себе как живешь. Только без меня!

— А без тебя-то мне и не жизнь, Тимоша! Ведь моя жизнь — это ты да Гриша!

— Да что же делать-то, коли не люблю я тебя больше? — зарычал Тимофей, у которого совсем не было никакого терпенья и мягкости, чтобы утешать жену. — Что же мне делать-то? Через силу жить с тобой я более не хочу. Полюбилась мне другая. Всего меня себе забрала, ничегошеньки не оставила. Прости, прости меня!

Он неуклюже повалился на колени перед нею. Ангелина некстати вспомнила медведя в цирке шапито, тот тоже так же пытался встать на коленки перед дрессировщиком, да завалился на бок под хохот публики.

— Прости, милая, прости. Родная! И отпусти. Отпусти меня, Христа ради! Дай уйти!

— Нет! Нет, никогда! Не позволю позора! Не дам имя свое марать! Чтобы надо мной полгорода насмехалось! Нет! Никогда, никогда не дам я тебе развода! Ты мой муж! Ты со мной перед Богом венчался! Ты отец, у тебя взрослый сын!

И тут она осеклась и вся аж затряслась.

— Ведь Грише-то отказали! Отказали из-за твоего греха, твоего позора!

— Полно, дело молодое, перемелется! — хотел отмахнуться Тимофей Григорьевич, кряхтя подымаясь с колен. Но жена вскочила и вцепилась в отвороты его сюртука.

— Нет, нет, Тимофей, они напрочь нам отказали! Нет теперь у нашего сыночка любимой невесты! Вон нас выставили, да еще с позором! И это твой позор, Тимоша! Стыдно-то как! Ах, как стыдно!

— Господи! Да что же ты как кошка вцепилась в меня! Порвешь! — он с трудом отдирал от себя побелевшие от напряжения пальцы жены.

— Сюртук жалеешь, тряпку! А меня, мою жизнь рвешь пополам! Топчешь без жалости!

Они вцепились друг в друга, и им уже было не разойтись.

— Гадкие! Гадкие оба! — вдруг раздался голос.

Толкушины замерли. В комнате стоял Гриша. Вернее, едва стоял на ногах. Он весь трясся от чувств, которые клокотали в его груди.

— Боже мой! Сыночек! — простонала Ангелина. По его лицу она поняла, что Гришу выставили из дома невесты.

— Не надо, маменька! Не подходите ко мне! — прохрипел юноша.

— Но ведь я, ведь я… — мать не знала, что и сказать мальчику в утешенье. Но что бы она ему ни говорила в этот миг, он ее не слышал. Его глодало горе и унижение.

— Оба вы виноваты. Не маленький я: понимаю, что если мужчина перестает любить женщину, то тут есть и ее вина, — бросил юноша несправедливый упрек матери.

— Господи, да как ты смеешь… — Ангелина без сил опустилась на стул. Ее сын, ее любовь и надежда, тоже предал ее.

— Однако же отсутствие любви не означает отсутствия ответственности перед семьей, уважения и чести. — Гриша прямо смотрел отцу в глаза.

— Мал еще мне указывать! Поживи с мое! Сопляк! Недорос еще до того, чтобы отец перед тобой ответ держал! Глупый маленький дурень! Выставили тебя, а ты и сопли распустил. Экая невидаль. Девица не досталась! Да таких тыщи, захочешь, любая твоя будет! Ты, с твоими капиталами…

— Мне не нужны ваши капиталы, — медленно и отчетливо произнес сын. — Мне вообще более ничего от вас не надобно. Я не могу больше находиться в этом доме, видеть вас обоих. Вы погубили меня, а ведь я так верил вам обоим, так любил вас! А вы, мои родители, лишили меня всего! Любимой невесты, своей любви! Вы лишили меня семьи! Теперь и денег никаких не надо, на них счастья не купишь. Не купишь новых родителей. И любви! — Гриша захлебывался словами и слезами.

— Гриша, сынок, — у Тимофея от волнения перехватило голос.

Но Гриша стремительно выбежал из комнаты.

Тимофей в отчаянии огляделся вокруг. Жена без чувств лежала на диване, и вокруг, как ему померещилось, громоздились обломки их прежней счастливой жизни.

И все ради нее, ради Изабеллы, ради ее тела, ради ее шальных глаз. Огромная плата, непомерная цена. Но расчетливый купец в душе Толкушина уступил страстному любовнику.