— Мне следовало давно отправиться за ней. Нельзя было оставлять ее во власти наших врагов.
— Нет. — Оксиарт покачал головой. — Ты правильно поступил, что остался здесь. Ты наследник Двух Царств. Попытка спасти ее из плена Кассандра была бы самоубийством, напрасной жертвой.
— Два Царства принадлежат тому мальчику, а не мне!
— Пока нет. И еще много лет не будут принадлежать. И ни когда не будут принадлежать, если ты не останешься здесь, чтобы защищать и направлять его.
— У него есть вы.
— Я не доживу до того времени, как он взойдет на трон. Когда-то я был похож на тебя. Я думал, что могу все. Я прошел через много испытаний. У меня есть воля, Кайан, а силы нет. Она была мудра. Она передала тебе ребенка, чтобы ты позаботился о нем. И ты поклялся, что сделаешь его царем его собственной земли!
Вена вздулась на шее Кайана.
— Я увижу, как он будет возведен на трон! И она будет видеть это вместе со мной!
— Ты глупец! Если у тебя не было возможности освободить ее из плена македонцев, как ты сможешь спасти ее из плена фараона?
— Вы так низко цените меня?
— Где твой здравый смысл? Египет далеко отсюда.
— Все равно. Будь она хоть в отдаленной провинции Китая, я отправляюсь за ней.
— Птолемей — самый могущественный человек на земле. В его флоте больше кораблей, чем у греков и македонцев, вместе взятых. Число его солдат равно числу песчинок на берегах Нила.
— Вы думаете, я оставлю ее Птолемею?
— Ты считаешь, что в могиле ей было бы лучше? Если Птолемей выкупил ее или увел из-под носа Кассандра, он…
— Он сделает ее своей любовницей! — Кайан сжал рукоятку меча. — Хватит! Я больше не буду стоять в стороне, признавая себя побежденным. Роксана принадлежит мне. Она всегда принадлежала мне. И я верну ее домой или умру.
— А как же мальчики? Их ты тоже готов погубить?
— Я не могу оставить их здесь. Меня не будет год, может быть, два. Это слишком долгая разлука. Но я вернусь вместе с ней! Вы сможете удерживать в страхе греков и своих недругов в течение этого времени. Вы стали более осторожны, чем раньше, но ваш ум остался при вас.
— Это безрассудство, — сказал Оксиарт. — Ты что, собираешься напасть на дворец Птолемея и потребовать, чтобы он отдал ее тебе? Ты будешь мертв еще до того, как пересечешь Нил. Ты никогда не увидишь ее.
Кайан отрицательно покачал головой.
— Птолемей примет меня как старого друга и посла Двух Царств. Он завладел севером Африки и Палестиной. Он очень амбициозен. Он мечтает о богатствах Бактрии и Согдианы. Если он захватит власть над ними, то сможет контролировать торговые пути, а это будет следующим этапом к овладению Персией.
— Ты поманишь его этим договором, — догадался Оксиарт. — Да, это может сработать. И у тебя есть то, ради чего он готов отдать все свои богатства.
— Нет. Этот мальчик мой. Я не отдам его.
— Даже ради нее?
— Они оба будут со мной.
Оксиарт промолчал, а когда заговорил, то выглядел еще дряхлее.
— Ты слишком рискуешь! Это не испытание на храбрость, Кайан.
— Я отвечу ее словами, мой принц, словами, которые передала мне ее служанка в то смутное время: «Игра подходит к концу. Мы должны рискнуть всем, чтобы сделать последний ход».
— Я боюсь за тебя, Кайан. За всех нас.
— Вам лучше бояться за Птолемея. Я вырежу его сердце из груди и положу рядом с местом последнего упокоения Александра.
Глава 5
Через час после встречи с Роксаной в саду Птолемей посетил гавань в сопровождении посыльных, членов военного совета и группы, состоявшей из аристократов, писарей, чиновников, жрецов и слуг. Он жестом повелел своей свите удалиться и пошел вдоль причала вместе с Гектором Пеллой, адмиралом южного флота.
Птолемей делал вид, что осматривает военные корабли, но на самом деле его мало интересовали ранги моряков или ежедневные учения, проводимые на флоте. Это была забота Гектора. Все, что интересовало Птолемея, — это результат. Тот, кто владел морскими путями Средиземного моря, был там властелином, и он стремился получить эту власть.
«Как мы, наверно, странно смотримся вместе…» — подумал Птолемей. Царь, облаченный в роскошные одежды из тонкого льна и сияющий золотом, и босой командующий флотом в заштопанной, покрытой пятнами тунике, доходившей до бедер. Но даже в таком одеянии Гектор выглядел мужественно, кроме того, он был умен и беззаветно предан. Птолемей знал его уже более двадцати лет. Они сражались бок о бок, вместе развлекались с портовыми девками и оба обладали талантом повелевать людьми. Гектор пользовался редким доверием Птолемея, которого женам царя никогда не удавалось удостоиться.
Птолемей лишь в пол-уха слушал подробный доклад Гектора о флоте Кассандра и о стычке близ Кирены. Он не мог не думать о Роксане, о ее нежных губах и мелодичном смехе.
Мысли о ней будоражили его. Он был рад, что носит громоздкий пеплос, который обычай повелевал ему надевать поверх туники. Складки льняной ткани целомудренно скрывали его физическое состояние от посторонних глаз. Скорее бы наступил вечер, когда он сможет войти в опочивальню Роксаны…
— …и отправили их на дно, — говорил Гектор.
Притворяясь заинтересованным докладом, Птолемей остановился, пытаясь подавить нарастающее желание, и стал смотреть на торговые суда, входящие в укрепленную гавань. Корабли шли за кораблями, тяжело груженные богатыми товарами из Африки и провинций побережья Эгейского моря: слоновой костью, специями, скотом, золотом, рабами, Оливковым маслом, маслинами, вином, бронзой, пшеницей.
«Да, так лучше», — подумал Птолемей. Ему надо сосредоточиться. Время пойдет быстрее, если он будет думать о торговле и возможных осложнениях в отношениях с Карфагеном, а не об аромате, исходившем от Роксаны, или о ее шелковистой коже.
Бесконечный поток полуобнаженных людей двигался под обжигающим солнцем от доков к повозкам, запряженным быками, и к караванам мулов и верблюдов. Спины людей блестели от пота, носильщики сгибались под тяжестью мешков с зерном, корзин с рыбой, связок шкур животных. Чайки и морские птицы, оглушительно крича, дрались за рыбу. Корабельные повара, писари и городские чиновники сновали в толпе моряков, солдат, жрецов, беспризорных мальчишек, шлюх, продавцов пива. Раздавался рев быков и мулов, лай собак, крик птиц, томящихся в клетках.
— Клянусь Зевсом, ну и грязное же это место! — произнес Птолемей, с трудом отвлекаясь от своих размышлений и пытаясь скрыть то, что не слышал ни слова из сказанного Гектором. — Здесь ни глотка свежего воздуха! Иногда я думаю, не лучше ли было вернуться в Македонию и стать там крестьянином.
Адмирал усмехнулся. Он был человеком средних лет, невысоким, худым, как жердь, его кожа под действием солнца и ветра приобрела оттенок темного пива.
