На шестах натянули для просушки яркие ткани. Самую ценную шерсть состригают по весне с брюха верра и урта. Сейчас был не сезон, и торговля шла медленно.
Я миновал дом еще одного рабовладельца и невольно полюбовался цепочкой, которую до сих пор нес в руке. Она будет прекрасно смотреться на тонких щиколотках очаровательной мисс Блейк-Эллен.
Мой путь пролегал мимо мастерских резчиков по дереву и ковшиков серебра. Неподалеку я заметил сохнущие отрезы малиновой, красной и желтой кожи. На противоположной стороне продавались джеллабы и бурнусы. В отличие от джеллабы бурнус представляет собой накидку с капюшоном и без рукавов. Все, кто ездит на быстрых кайилах и пользуется копьем и кривой саблей, предпочитают бурнусы.
В следующей лавке торговали циновками. Некоторые предназначались для ширм и имели вертикальный рисунок, более распространены были циновки для сидения и постели. В скрученном виде они занимали очень мало места. Я увидел грубые циновки для рабов и, самые жесткие и колючие, циновки подчинения, на которых рабыню заставляют покориться хозяину.
Торговали шарфами и кушаками, паранджой и хайками, шальварами и тобами, тапочками, кафтанами и агалами. Здесь же теснились торговцы тканями с отрезами шелка и репса. Длина и ширина ткани измеряется в ахилах, равных расстоянию от локтя до кончика вытянутого среднего пальца и в аралах, равняющихся десяти ахилам. Кучкой стояли продавцы кинжалов для рукавов. Я отодвинул в сторону торговца циновками.
У соседнего лотка продавали рабыню. Я немного посмотрел, как она танцует, потом отвернулся.
Пахло веминиевым маслом.
Различают «веминий пустынный» с розовыми лепестками и голубой «тентис веминиум», растущий на границе Тахари. Цветы привозят в город в плоских корзинах, после чего лепестки кипятят, а пар конденсируют в масла, которые добавляют в воду. Саму воду не пьют, но в богатых и среднего достатка домах принято мочить в ней руку, которой берут пищу.
На каменном постаменте переминалась цепочка выставленных на продажу обнаженных невольниц. Любопытно, что цены были уже указаны. Это была муниципальная распродажа, проводимая под юрисдикцией городского суда Тора. Стоящая на коленях со скованными кистями и лодыжками темнокожая красавица лет пятнадцати посмотрела на меня. Девочку продавали в погашение карточных долгов ее отца. Я купил и тут же освободил ее.
— Где отец? — спросил я.
— Играет в «Золотом кайиле», — прошептала она сквозь рыдания.
Девчонка была хороша собой. Я швырнул на каменный постамент снятые с нее цепи. Другие невольницы умоляюще простирали ко мне руки. Я снова посмотрел на нее.
— На следующий год ты опять можешь угодить на помост. Только тогда ты будешь уже слишком красивой, чтобы тебя отпустили.
— Я должна торопиться домой, — пролепетала она. — Надо успеть приготовить отцу ужин.
Она стыдливо опустила голову и побежала по улице. Девчонка была очень хороша. У меня не было ни малейших сомнений, что рано или поздно она попадет в невольничьи цепи. Даже если ее не продадут по распоряжению магистрата Тора, ей не избежать наметанного глаза рабовладельцев.
— Купи нас! Купи нас, господин! — надрывались девушки на постаменте.
— Оставайтесь рабынями, — рассмеялся я и пошел дальше. За спиной послышались рыдания и хлесткие удары бича. Я сделал еще несколько покупок.
Два раза мне попались ходящие парами вооруженные люди в белых халатах с красными кушаками — полиция Тора.
Ближе чем в пяти шагах от них карманник разрезал кошелек купца, высыпал содержимое в ладонь и, кланяясь и причитая, скрылся в толпе. Купец даже не обернулся. Парень сработал чисто. Я вспомнил девушку по имени Тина, которая раньше жила в Лидиусе, а сейчас — в Порт-Каре. Вот это была воровка! Собственные монеты я хранил в запрятанных среди одежды кармашках на поясе. На боку, правда, висел небольшой кошелек. В Торе я выдавал себя за мелкого купца, путешественника из Турий. Кошелек на боку был еще цел.
Не все промышляющие на базаре воры оказались так везучи. К доске, на которой указывались цены на соль, уже прибили несколько отрубленных правых кистей рук. Женских рук не было. Попавшиеся на воровстве девушки немедленно становились рабынями.
Я оглянулся. Второй раз за день я увидел тех же самых четырех человек. Тех же самых. Но всего четырех.
Мимо гнали древками копий цепочку рабов-мужчин, и я отступил в сторону. Рабы направлялись на соляные копи Тахари, откуда поступала большая часть вывозимой караванами соли. Хорошо, если половина из них доберется до соляных шахт. На них были тяжелые ошейники с шипами, через весь строй тянулась стальная цепь, прикованная к ошейнику каждого. Руки обнаженных рабов были скованы за спиной. Из толпы в них плевали.
Мисс Блейк-Эллен в моей конуре уже не было. Я передал ее в общественные пеналы Тора. Для этого мне пришлось посетить муниципального работорговца.
— Встань здесь, — сказал я, указав на середину прохладного зала.
Она повиновалась.
— Сними тапочки.
Рабыня сбросила прошитые серебряной нитью тапочки и осталась босиком. Работорговец вышел из-за стола.
— Сними хайку, — приказал я, и девушка сбросила одеяние.
Работорговец медленно обошел вокруг нее. Она замерла — женщина, оцениваемая мужчиной. Работорговец взглянул на меня, и я кивнул. Мисс Блейк-Эллен напряглась и закрыла глаза. Опытные пальцы специалиста поглаживали и тискали ее тело, проверяя плотность кожи, мягкость и упругость форм, прошлись по бедрам, плечам, подъему ног, основанию затылка. Попутно работорговец проверял ее возбудимость. Из-под закрытых век блеснули слезы, но лицо девушки выдавало непередаваемую отзывчивость. Как все-таки прекрасны женщины, подумал я. Неудивительно, что здоровые, не обремененные комплексами мужчины так стремятся обладать этими фантастическими, сладостными существами. Неудивительно, что желание покорить, искусать и подчинить их себе заложено у нас в самой крови. На Горе мужчины позволяют себе быть господами, во всяком случае, с такими обездоленными женщинами, как ставшая против своей воли рабыней мисс Блейк-Эллен.
Работорговец отступил на пару шагов.
— На колени, — сказал я. Рабыня повиновалась.
— Блондинка, — проворчал он, намекая на то, что девушка могла оказаться фригидной, — голубоглазая и необъезженная. С возбудимостью все в порядке. Неплохо. Будете продавать? — поинтересовался он.
— Выпрямись, рабыня, — приказал я.
Испуганная мисс Блейк-Эллен выгнула спину и вскинула голову. Не поднимаясь с колен, она медленно опустилась на пятки и раздвинула колени. Руки лежали на бедрах. Это была поза рабыни удовольствия. Кое-чему я ее успел научить. Кстати, это первая позиция, которой обучают на Горе ставших рабынями красивых женщин.
— Продаете? — повторил вопрос работорговец.
