– Ладно, завтра мы к ним в гости съездим. Вместе с Анной.
– Да? – встрепенулся Игорь. – Ну, если ты хочешь…
– Ну, естественно, это я хочу! – Инга Максимовна усмехнулась и по обыкновению подняла левую бровь. – Позвони Саше-маленькому. Предупреди, что он за водилу. Терпеть ненавижу, когда ты за рулем. Скажи, чтобы к часу приезжал. Шкафы поможет передвинуть и кроватку Анькину поставить.
– Какие шкафы? – изумился Игорь. – Куда кроватку поставить?
– В дальней комнате. Ольге не понравилась детская. И комната для няни не понравилась – далеко от Аньки. Ольга с Анной в дальней комнате будут жить.
– Это ты так решила? – У него были свои планы на дальнюю комнату, но если мать что решила, то о своих планах он может забыть.
– Это Ольга выбрала. – Инга Максимовна с вызовом глянула на Игоря. – Я ее выбор одобряю. Во-первых, они должны быть рядом. И ванная там отдельная, девочкам удобно будет. И кладовка большая – все барахло убрать можно, а то вечно у Анны игрушки по всему полу валяются. И вообще дальняя комната – самая тихая во всей хате. У тебя контраргументы есть?
– Да нет. – Игорь с интересом наблюдал за матерью. – Какие там контраргументы… Хотя я не совсем понимаю, зачем горячку пороть. Все равно мы через две недели в Семино поедем.
– Ну, две недели тоже надо по-человечески жить! – Инга Максимовна нахмурилась и поджала губы. – Знаешь, я вообще не понимаю этой твоей привычки – жить как в гостинице. Все абы как, никакого уюта, мебель черт знает как стоит… И вообще, неужели ты не понимаешь? Если Ольге будет здесь хорошо, так и Анне хорошо будет.
– Ладно, ладно… – Игорь перегнулся через стол и вкрадчиво взял мать за руку. – Чего ты развоевалась? Я ни капельки не против. Если ты мне откровенно ответишь на один вопрос.
– Ну? – Инга Максимовна потянула свою руку из его ладони и настороженно подняла глаза. Игорь сильнее сжал руку матери, подмигнул и довольно ехидно спросил:
– Что, ма, обалдела от новой няни-то?
Мать помолчала, задумчиво рассматривая их соединенные руки, покусала губы и наконец серьезно сказала:
– Знаешь, сына, что мне кажется? Мне кажется – нам что-то уж очень крупно повезло. Тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы.
– Поживем – увидим, – как можно более равнодушно ответил Игорь, с некоторым испугом ощущая, как в солнечном сплетении у него что-то дрогнуло, потеплело и стало увеличиваться, расти, заполнять его всего молодой весенней радостью. Немотивированные эмоции, как сказала бы его бывшая жена. Смех без причины. А, бог с ней.
– Ма, я еще спросить хотел, – улыбаясь, начал Игорь. – Ты сто долларов нищенке отдала бы?
– Это ты о чем? – Инга Максимовна насторожилась и высвободила руку из его пальцев. – При чем тут сто долларов? Во-первых, я его почти год носила. Да и новый он сотню баксов не стоил. Наверное. А потом, я так поправилась, что и мал он мне. А у Марьи девка на весну вообще раздетая осталась. И фасон такой мне уже не по годам… Да и вообще, что ты ко мне прицепился? Интересно, кто это тебе донес, что я плащ отдала? И почему ты решил, что Марья – нищенка? Сам-то давно за десятку сортиры на чужих дачах сколачивал? И не мужицкое это дело – интересоваться, откуда берутся и куда деваются бабские тряпки…
Игорь сидел, откинувшись на спинку жесткого кухонного диванчика, закрыв глаза и улыбаясь, и с наслаждением погружался в волны немотивированной радости.
– Ма, – сказал он, не открывая глаз. – Я тебя люблю.
– Еще бы, – по инерции сердито ответила Инга Максимовна. – Куда ж тебе деваться, конечно, любишь. Еще бы, родную-то мать.
Глава 8
В Галкиной малине Ольга рисовала следующий портрет. Новой заказчицей оказалась молоденькая продавщица, у которой Ольга позавчера купила туфли. Увидев ее, Ольга даже не удивилась. Она уже привыкла к невероятным случайностям и даже стала принимать их как должное, как закон природы, например. Понимаешь ты его или нет – не важно. Он просто есть. Так что нечего удивляться и вычислять, как это получается. Надо просто радоваться, что пока этот закон природы на твоей стороне.
Продавщица по имени Дарья оказалась на редкость послушной и понятливой. Она согласилась смыть свою боевую раскраску, и ее умытое личико обрадовало Ольгу мягкими, чуть размытыми чертами, теплым тоном гладкой кожи, а особенно – выражением ореховых глаз. Дарья смотрела на нее открытым, заинтересованным, доброжелательным взглядом, в котором были еще и некоторая неуверенность и надежда. Дарья сказала, что никто никогда не говорил ей, что она красивая, а ей ужасно хочется быть красивой. Или хотя бы хорошенькой.
Портрет Дарьи шел легко. Ольга с удовольствием всматривалась в милое лицо девочки, с удовольствием растирала крошащиеся мелки пальцами по тисненой бумаге и с удовольствием предвкушала реакцию Дарьи, когда она увидит портрет. На портрете Дарья была собой – маленькой феей с умными глазами и нежными, почти детскими губами, готовыми в любой момент раскрыться в улыбке по малейшему поводу.
Ольга была довольна собой. И натурой тоже была довольна. Еще она была довольна тем, как хорошо все получилось с работой. После этой безобразной ссоры с отцом Анны в магазине на теплый прием в его конторе рассчитывать, конечно, было нечего. И она просто не пошла бы на собеседование, если бы знала, кто ее будущий работодатель… Хозяин. Шеф. Ну, не важно. Издергалась бы, думая об Анне, но не пошла бы. Хорошо, что заранее не знала. Хорошо, что там оказалась Анна. Хорошо, что купила туфли. Значит, хорошо, что той старушке отдала не долларовую сотню, а свою рублевую? Хм… А новорос… в смысле – Игорь Дмитриевич… он решил, что его сотню. Ну и пусть, ну и хорошо. И даже хорошо, что у нее до начала работы еще почти два свободных дня, и она уже успела закончить портрет Дарьи, и еще к вечеру придет колоритная тетка, и завтра – двое. Сразу, конечно, она и половины не успеет. Но у нее будет еще два выходных через неделю, и еще два выходных еще через неделю, а в эту их деревню – как ее там? – можно взять три-четыре цветных фотографии следующих заказчиков. Ой, как хорошо. К тому же решение вопросов оплаты готовых портретов Галка взяла в свои руки, так что если Ольга и не сможет передать ей заработанные у новороса… у Игоря Дмитриевича деньги сразу, бедствовать Галке ничуть не придется.
Серо-голубая палочка пастели сломалась, оставив на бумаге слабый мягкий мазок и несколько мелких крошек. Ольга потянулась за скальпелем, чтобы снять ненужную краску, и остановилась, присматриваясь к неожиданному эффекту. У живой Дарьи совсем слабые тени в уголках глаз. И не голубые, а скорее зеленоватые. Или коричневатые? Скажем, зеленовато-коричневатые. Можем сказать как угодно, большинство людей, как с изумлением убедилась Ольга не так давно, вообще никакого оттенка не увидели бы. И эту серо-голубую жилку, едва просвечивающуюся сквозь тонкую кожу виска, тоже не увидели бы. А она увидела и теперь эту трогательную жилку покажет всем. Во как мы умеем, похвалила себя Ольга. Хорошо, что сломался серо-голубой мелок. И хорошо, что сломался он на этом месте. Все у меня хорошо, а будет еще лучше. Ольга растушевала мазок пальцем, вытерла руки о подол драной линялой футболки шестьдесят какого-то размера, сидевшей на ней, как парашют на швабре, полюбовалась портретом, потом Дарьей, потом опять портретом и решила: можно.
