– Ложная тревога? Слава богу.
– Тогда извольте вернуть нас в исходное положение.
Президент положил трубку и принялся жать на кнопку «отмена» в одном из ящиков стола. Напрасно. Мигали лампочки. Наше «погружение» продолжалось. По какой-то причине, несмотря на происходящее, я не мог отвести взгляд от портрета Вашингтона кисти Чарльза Уилсона Пила над камином. Из-за вибрации он слегка покачивался. Когда же мы наконец остановились, картина, громко стукнувшись о стену, повисла под опасным углом в сорок пять градусов. Символично, подумал я. Президентство Такера тоже оказалось в подвешенном состоянии.
Послышалось электронное жужжание, а потом восточная стена кабинета поднялась, открыв командный пункт и пункт выживания «Цитадели».
Канцлер Шмеер и министр иностранных дел Германии переглянулись. Президент, сжав зубы, вновь взялся за телефон.
– Отлично, – проговорил он резко и положил трубку.
После этого едва заметно улыбнулся чиновникам, помахал мне, чтобы я подошел, и, развернув кресло спиной ко всем, прошептал:
– Вытащите нас отсюда. А я попытаюсь их занять.
После этого он опять повернулся к гостям.
– Канцлер, – проговорил он, широко улыбаясь, – приношу мои самые искренние извинения.
Он сказал, что организовал небольшую демонстрацию, желая показать, как мы продвинуты в ядерной сфере, однако таймер вышел из строя.
Пока президент показывал канцлеру «Цитадель», министр иностранных дел Эхт коснулся моей руки и тихо проговорил:
– Нам не стоит тут задерживаться.
– Конечно. Ланч через десять минут.
– Дело не в ланче. У канцлера… – он махнул рукой, – у канцлера Platzangst.
Мне стало страшно. Немецким языком я никогда не занимался. Переводчик сопровождал президента и канцлера, и звать его было нельзя.
– Ему плохо в помещении без окон.
А мне разве хорошо без окон?
– Лифты, маленькие комнаты, – сказал он и рукой обвел простор Овального кабинета.
– А! Клаустрофобия?
– Да, да.
– Понимаю.
И я совсем загрустил.
Министр иностранных дел Германии присоединился к президенту, который объяснял канцлеру функцию консоли со множеством встроенных телевизионных экранов. Любопытно, что он мог сказать по этому поводу? В Белом доме все знали: президент не разбирается в технике, причем не разбирается до такой степени, что связистам приходилось не раз и не два втолковывать ему, как действует, например, переговорное устройство. У канцлера, как я заметил, на лбу выступил пот, хотя в помещении было прохладно. Пришлось срочно звонить полковнику Эду Свайгерту, директору отдела технической поддержки.
– Какого черта у вас там происходит? – злобно прошипел я.
– Сэр, мы сами ничего не понимаем. Скорее всего, началось на Унимаке.
– На Унимаке?
– Да. Это там, где алеуты. Неприятности на одной из наших линий. Компьютер показал, что на Унимаке…
– К черту компьютер! Мне плевать, где и что показал компьютер. Пусть даже в Сиаме.
– Это невозможно, сэр. С Сиамом у нас нет…
Я скрипнул зубами.
– В другой раз, Свайгерт, если не возражаете. А сейчас вытащите нас отсюда.
– Сэр, мы стараемся.
– Стараетесь! Что значит стараетесь!
– Да, сэр. У нас проблемы с водой.
– Свайгерт, мне кажется, скоро у вас не будет ни одной проблемы.
– Не волнуйтесь, сэр. Наши люди уже идут к вам. Подождите еще несколько минут. Вы сможете подняться по туннелю, если это не покажется вам неудобным.
– Не покажется неудобным! – возмутился я. – Вы хотите, чтобы я попросил президента Соединенных Штатов Америки и канцлера Западной Германии ползти по туннелю? Приятель, ты там с ума не сошел?
Он вновь повторил, что они делают все возможное.
– Делайте больше.
– Да, сэр.
Я отправился сообщать президенту то, что узнал. Канцлер ослабил узел галстука, но все равно дышал тяжело. Министр иностранных дел ФРГ мрачно взглянул на меня. Тем временем президент рассказывал канцлеру о функциях командного поста в «Цитадели». Мой собственный словарный запас в области современного Армагеддона был невелик, но, боюсь, фраза о «способности поражать тяжелую цель» прозвучала маловразумительно. Впрочем, это не имело значения, поскольку не предполагалось, что президенту придется командовать ракетной атакой, направленной на иноземные цели, где бы они ни были. Мне удалось отвести президента в сторонку, пока Марвин Эдельштейн и государственный секретарь Холт продолжали беседовать с несчастным канцлером. Я доложил президенту о состоянии дел на тот момент.
– Ничего себе, – проговорил он, узнав о туннеле, и посмотрел на дородного канцлера. – Да он еще и не пролезет, не дай бог.
Тут я сказал ему о клаустрофобии канцлера.
– Думаете, он нам это припомнит?
Я ответил, что вряд ли, и президент достал портсигар. До этого случая он ни разу не курил прилюдно.
– Сэр, – попытался я остановить его, – может быть, не стоит?
– Сейчас не время обсуждать это, Вадлоу.
Он щелкнул крышкой портсигара, и этот звук напомнил мне о ноже гильотины, который еще отрубит несколько голов, когда все завершится.
Спустя пару минут я опять позвонил Свайгерту. Посреди моей очередной грозной тирады восточная стена Овального кабинета с громким шумом стала закрываться, а в следующую секунду кабинет дернулся и довольно быстро стал подниматься. Хотя я и стоял, опершись обеими руками о президентский письменный стол, но все равно упал на него, не удержавшись на ногах. Прямо передо мной панически метался канцлер, пытаясь протиснуться в Овальный кабинет, и только когда пол кабинета достиг потолка бункера, это зрелище сделалось недоступным для моих глаз. До этого все остававшиеся внизу наблюдали за моим подъемом, не скрывая охватившего их ужаса.
Через несколько мгновений опять что-то щелкнуло, и в Овальном кабинете стало тесно из-за заполнивших его агентов службы безопасности и военных.
– Где Феникс? Где Феникс?
Все смотрели на меня с осуждением, как будто я съел его.
– А как вы думаете, где он? – прошипел я сквозь зубы. – Заживо похоронен. И не один, а с главой нашего важного союзника. Идиоты! Спускайте меня обратно!
Кто-то нажал на кнопку, и Овальный кабинет опять опустился на глубину сорока пяти футов. Когда я вернулся в «Цитадель», дела там обстояли далеко не лучшим образом. Я обратил внимание на перевернутые стулья и разбитые очки Марвина Эдельштейна. Канцлер был уже не в силах бороться с клаустрофобией. Уставившись в одну точку, он задыхался. Рядом с ним, не переставая что-то тихо говорить, стоял министр иностранных дел.
