— А что? Вы против?
— Отчего же? Давайте сыграем.
— Тогда… Перво-наперво опишите-ка еще раз поподробнее дружка этой… Ну, у которой кроссовки грязные…
— Не грязные, а глина на них засохла. Белая.
— Ну, глина — белая, я понял. А дружок?
— А дружок — черный. Кавказец.
— Видите, сколько у нас уже исходных данных… А теперь еще поподробнее.
Светлова стала восстанавливать в памяти зрительный образ парня, вылезавшего из джипа навстречу Немой. Постаралась припомнить то немногое, что удалось разглядеть при свете фар и потом, когда парочка обнималась в скупо освещенном салоне.
— Он что.., кого-то вам напоминает? — наконец спросила Светлова, глядя, как задумался лейтенант.
— Да как сказать… — с некоторым сомнением в голосе заметил Богул, внимательно выслушав Анины описания друга Немой. — С татушкой в виде пистолета молодой человек, говорите?
— Да.
— Ну, сами могли бы догадаться…
— А что?
— Друг-то у нее, как понимаете, не очень… Отнюдь не “мальчик из хорошей семьи”.
— А что — просто из Семьи?
— Именно! Судя по татушке, это Отарик Кикалишвили. У нас в городе преступные кадры солнечной республики, неравномерно рассредоточенные на просторах федерации, представляет именно этот замечательный юноша.
— Насколько замечательный?
— Две судимости. Вымогательства, рэкет.
— Понятно.
— Вот именно, что ничего не понятно. Но, во всяком случае, я могу его вызвать и потолковать.
— Как хорошо быть властью, — восхитилась Светлова. — Это, наверное, совершенно особое ощущение, когда можно взять кого хочешь за.., шкирку — и потолковать?! Правда, Богул?
— Правда.
— Ну, кроме Фофанова, конечно. Его нельзя. Опасно. Это немного портит настроение?
— Немного портит, — миролюбиво согласился лейтенант. — Кстати, колония, в которой отбывала срок Нина Фофанова, здесь неподалеку, — заметил Богул.
— Да?! — изумилась Светлова.
— Да.
Богулу очень нравилось быть лаконичным. Это был, кажется, его фирменный стиль.
* * *
Перед сном уже обязательный телефонный разговор:
Да, Петя, милый, это я.
Нет, ну что ты.., со мной все в порядке.
Да, весь день дышала воздухом…
Я же говорила, это просто чудный пансионат.
Да, Петр, погода стоит замечательная… Двадцать пять выше нуля… Для осени просто замечательно, правда?
Ну что тебе еще рассказать?.. Бродила почти весь день по берегу… Песок таял под ногами у самой кромки воды, размытый волнами. Тут есть одно место… Скалистые обрывы, где вода, кажется, руку протяни — коснешься дна, такая прозрачная, а на самом деле — невероятная глубина…
Нет, ну что ты.., говорю же: со мной все в порядке. Голос? А что? Голос — как голос. Ах да, забыла сказать… Это, наверное, потому грустный у меня голос, что меня немножко обокрали. Да, да, представь! Вытащили из сумки кошелек, пока разгуливала по рынку. Ну, что ты.., разумеется, пустяки… Разумеется, это пустяки по сравнению с настоящими неприятностями… Которых, к счастью, у меня тут нет. Конечно, я понимаю: надо легче воспринимать такого рода происшествия. Но ты ведь знаешь… Кража для нас все-таки больше, чем просто потеря денег. Кража воспринимается человеком как покушение, как попытка разрушить “мой мир”, который я с таким тщанием выстраивал… Ах да — я уже тебе это как-то говорила…
Да, а ели мы на ужин опять творожники со сметаной и разговаривали опять о погоде.
Да, я тебе обязательно позвоню… Да, дорогой, до свидания.
* * *
Светлова приглядывала за девушкой и на другой день…
Увы, Немая никуда в этот день не отлучалась.
Зато уже поздно ночью Светлова увидела, как кто-то кружит вокруг домиков мотеля. Потом этот “кто-то” остановился у освещенного неярким светом — очевидно, настольной лампой — приоткрытого окна и некоторое время там стоял.
В осенней темноте трудно было разглядеть, кто это.
Девушка?
Что она там делала? Подслушивала?
И чье это окно?
Если это было так, то складывалось ощущение, что Светлова следит за ней, а девушка за кем-то еще.
Утром Светлова пошла по территории мотеля прогуляться.
Нелишне было вообще разобраться в расположении помещений “Ночки” — где что находится.
И она разобралась: это было окно хозяев мотеля — Туровских.
Но никакого вчерашнего присутствия подслушивающего здесь человека — следов, примятой травы — не было и в помине.
Неужто Светловой давеча все это померещилось?
Впрочем, эти импортные газоны были чудо как хороши. Они и не мялись, и неувядаемо зеленели, словно нарисованные, несмотря на то что отечественная травка давным-давно пожухла, как и полагается, собственно, траве по осени.
* * *
Очень хотелось кофе… Но, окинув взглядом сквозь стеклянную дверь ресторанчика зал — главным образом для того, чтобы убедиться, что там нет господина Фофанова — в его присутствии даже очень хороший кофе потерял бы свой вкус: только священный продукт переводить! — Аня передумала.
Фофанова в зальчике не было.
Но зато в углу, доверительно склонив головы — классическая позиция при дамском сплетничанье! — за столиком сидели Елена Ивановна Туровская и нарядная приятной полноты дама.
Вот она чуть повернула голову…
И Аня узнала Амалию Кудинову.
Кофе пить Анна все равно передумала.
"Сейчас придется с дамами разделить компанию, болтать. К тому же Амалия начнет завлекать в свой салон”, — подумала Светлова.
Но Анне было сейчас совсем не до салонов.
В этом городе все друг друга знают, все знакомы и все, судя по всему, дружат, — заключила Анна, глядя, как, доверительно склонив друг к другу головы, беседуют эти дамы.
Хотя… Прежде чем отправляться в колонию, где сидела Фофанова, может быть, следует сначала посетить салон красоты. Все-таки визит, несомненно, более приятный. К тому же, беседуя за кофе с двумя дамами сразу, Анна ничего от них не узнает, а вот если по отдельности!..
В конце концов, что Светловой известно об этой “Ночке”, где она коротает теперь волею обстоятельств свои ночки?
* * *
Прежде чем отправляться за сплетнями в салон к Амалии, Анна позвонила лейтенанту.
