Медленно оделся: белая рубашка, серые брюки, черные носки и простые коричневые ботинки и под конец красный галстук.
Огонь снова угас.
Я надел пиджак, развернулся и увидел, что он так и стоит здесь, прислонившись к грузовику. Ноги скрещены, руки сложены на груди. Он выглядел точно таким же величественным, каким показался изначально, и на его лице было то же выражение привязанности и любви.
Глубокое, ошеломляющее отчаяние снова вцепилось в меня, безгласное и неизмеримое. Я едва не отвернулся от него, обещая себе никогда не смотреть на него снова, где и когда бы он ни появился.
— Он всерьез борется за тебя, — произнес Малхия. — Он нашептывал тебе в ухо все эти годы и теперь заговорил вслух. Он думает, что может вырвать тебя из моих рук. Думает, ты поверишь в его ложь, даже когда я здесь.
— Кто он? — спросил я.
— Ты знаешь, кто он. Он говорил с тобой с давних времен. А ты слушал его все с большим вниманием. Не слушай больше. Идем со мной.
— Ты утверждаешь, что за мою душу идет борьба?
— Да, именно это я утверждаю.
Я чувствовал, что меня снова колотит. Я не был испуган — значит, боялось мое тело. Я был спокоен, но у меня дрожали коленки. Разум больше не поддавался страху, однако тело страдало от потрясения и не могло должным образом ему противостоять.
Моя машина стояла здесь же — маленький «бентли» с откидным верхом, который я много лет не удосуживался поменять.
Я открыл дверцу и забрался внутрь. Закрыл глаза. Когда я их открыл, он был уже рядом со мной, как я и ожидал. Я дал задний ход и выехал из гаража.
Никогда раньше я не ездил по городу с такой скоростью. Казалось, поток машин стремительно несет меня вдоль реки.
Прошло несколько минут, и мы свернули на Беверли-Хиллз, а затем оказались на моей улице, обсаженной по обеим сторонам великолепными жакарандовыми деревьями в цвету. Почти не было видно зеленых листьев, ветки сплошь покрывали голубые цветы, лепестки ковром усеивали тротуары и проезжую часть.
Я не смотрел на него. Я не думал о нем. Я думал о своей жизни, боролся с подступающим отчаянием, как борются с тошнотой, и задавал себе вопросы. А если это правда — если он тот, кем провозгласил себя? Неужели я, совершивший ужасные преступления, в самом деле могу получить прощение?
Мы въехали в гараж моего дома, и я не успел ничего произнести вслух. Как я и ожидал, он вылез из машины вместе со мной, сел в лифт и поднялся на пятый этаж.
Балконные двери в моей квартире никогда не закрывались. Я сразу же вышел на террасу и посмотрел вниз на жакаранду.
Я часто дышал, мое тело сгибалось под тяжестью всего, что на него навалилось, но сознание было поразительно ясным.
Когда я развернулся и взглянул на Малхию, он выглядел таким же живым и настоящим, как и жакаранда с ее облетающими голубыми цветами. Он стоял в дверном проеме, непринужденно глядя на меня, и на его лице я снова видел обещание понимания и любви.
Мне отчаянно хотелось заплакать, поддаться слабости, позволить себя обворожить.
— Почему? Почему ты пришел сюда ко мне? — спросил я. — Да, я уже спрашивал тебя, но ты должен объяснить мне подробно: почему я, а не кто-то другой? Не знаю, настоящий ли ты. Полагаюсь на твое слово. Но скажи, как может быть прощен такой человек, как я?
Он подошел и встал рядом со мной у бетонного бортика. Посмотрел на покрытые голубыми гроздьями деревья. И прошептал:
— Какое совершенство, какая прелесть.
— Именно поэтому я живу здесь, — ответил я. — Потому что каждый год, когда они зацветают…
Мой голос сорвался. Я отвернулся от деревьев, потому что понял: я заплачу, если буду и дальше смотреть на них. Заглянул в свою гостиную, увидел три стены, от пола до потолка заставленные книгами. Увидел часть коридора, точно так же забитого книжными полками.
— Прощение — это то, о чем нужно попросить, — прошептал он мне на ухо. — Ты же знаешь.
— Я не могу просить! — отрезал я. — Не могу.
— Почему? Только потому, что не веришь?
— Это достаточная причина, — сказал я.
— Дай мне шанс привести тебя к вере.
— Ты должен сначала объяснить, почему именно я.
— Я пришел к тебе, потому что меня к тебе направили, — произнес он спокойно, — и еще из-за того, кто ты такой, что ты сделал и что можешь сделать. Это не случайный выбор — то, что я явился к тебе. Только к тебе, тебе одному, я пришел. Все решения, принятые на Небесах, таковы. Каждое индивидуально. Вот как обширны Небеса — так же, как обширна земля. Ты же знаешь, ты должен был задуматься об этом хотя бы на мгновение. Ведь все существует на протяжении многих веков, эпох, времен. И в мире нет ни единой души, на которую не смотрели бы с Небес по-особенному. Каждый вздох, каждое слово слышат на Небесах.
Я слушал его. Я понимал, что он имеет в виду. Я посмотрел на величественные деревья. Мне стало интересно, каково дереву потерять на ветру все свои цветы? Ведь цветы — это все, что у него есть. От такой причудливой мысли я вздрогнул. Передернул плечами. Сильнейшее желание разрыдаться захлестывало меня, но я боролся с собой. Я снова заставил себя взглянуть на него.
— Я знаю тебя всю твою жизнь, — сказал он. — Если хочешь, я покажу ее тебе. Кажется, именно это мне придется сделать, прежде чем ты по-настоящему мне поверишь. Я не против. Ты должен понять. Ты не сможешь принять решение, если не поймешь.
— Какое решение? О чем ты говоришь?
— Я говорю о некоем соглашении, я уже об этом упоминал. — Он выдержал паузу и продолжил самым добрым голосом: — Это способ использовать тебя — такого, каким ты стал. Это способ использовать все способности того человека, каким ты являешься. Соглашение направлено на то, чтобы спасти жизнь, а не забрать ее, ответить на молитвы, а не заглушить их. Это шанс сделать нечто невероятно важное для других, причем и для тебя это будет только благо. Именно так и творится добро, ты же знаешь. Все равно что работать на Хорошего Парня, за исключением того, что ты будешь верить всем сердцем, всей душой, так сильно, что вера станет твоей волей и твоим предназначением, пронизанным любовью.
— У меня есть душа — в это я должен поверить? — спросил я.
— Конечно, есть. У тебя есть бессмертная душа. Ты сам это знаешь. Тебе двадцать восемь лет, это немного по любым меркам, и ты ощущаешь себя бессмертным со всеми своими черными мыслями и желанием покончить с жизнью. Но ты не понимаешь, что бессмертная часть тебя и есть твоя истинная часть, а остальное отпадет в свое время.
— Я знаю это, — шепотом ответил я. — Я это знаю.
Мне не хотелось показаться нетерпеливым, но я говорил правду, а еще я был изумлен.
Я развернулся, не до конца сознавая, что делаю, и вошел в гостиную своего небольшого дома. Снова оглядел полки, заставленные книгами. Взглянул на письменный стол, за которым часто читал. Посмотрел на раскрытую книгу, прислоненную к зеленому пресс-папье. Что-то туманное, что-то теологическое — и меня в полной мере поразила ирония происходящего.
