Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
– Костенька, – сказала Марина растерянно, и губы у неедрогнули и медленно сложились в милую усталую улыбку.
Улыбка – усталая и милая – была чистейшей импровизацией инеобходима для того, чтобы муж почувствовал себя скотиной.
– Костенька, – повторила она, как бы приходя в себя, –заходи, дорогой!
По его лицу и по тому, как он вошел, было ясно, что ончувствует себя правильно – скотиной. С Разлоговым такие штуки невозможно былопроделывать никогда. Он не верил.
Ах какое счастье, что Разлогов – это прошлое! Да еще такое,как будто его не было вовсе. Хорошо, что он умер и отпустил ее на свободу!
Всего глоток, но как хорошо…
– Костенька, – повторила Марина, думая о Разлогове,выпростала из пледа горячую руку и протянула ее мужу. – Что ты? Соскучилсяодин?
Он подошел, взял руку, припал в поцелуе. Поверх его округлойспины Марина посмотрела на часы-башенку в углу огромной комнаты. Маятниквзблескивал латунью, отражал время.
Скоро шесть, может, и обедать пора?..
– Знаю, знаю, – выговорил муж глухо, ибо был все ещенаклонен «к ручке», – и занята, и в мыслях, и устала, и я не вовремя!
Марина молчала. Нужно дать ему время пооправдываться. Сейчасон скажет про «вторжение» и еще что-нибудь про собственное ничтожество.
– Прости, что вторгаюсь, – словно по заказу сказал муж,разогнулся и шагнул к низенькой скамеечке. Он всегда сидел у ее ног. – Да иповод, собственно, ничтожный, но я уверен, что тебе это покажется… забавным.
Смеясь глазами – она это умела! – Марина отвернулась к окну,за которым вечерело по-настоящему.
Впрямь обедать пора!.. Не кликнуть ли Веру?
– А что такое? – вслух спросила она у мужа. – У тебя все впорядке, милый? Ты здоров?
Он развел руками. В одной – правой – почему-то был зажатжурнал. Сейчас скажет – твоими молитвами!..
– Здоров и счастлив! Твоими молитвами, Мариночка.
Выискал какую-нибудь рецензию, решила Марина про журнал.Пишут, что я новая Фаина Раневская, но с обаянием Мэрил Стрип и красотой МишельПфайффер. Пишут, что Ларс фон Триер предлагал мне роль, а я отказалась. Потомучто считаю, что Достоевского нельзя играть в Голливуде – только на русской почве,только у наших, кондовых, посконных режиссеров, истинных русаков.
Бедному Косте все это очень нравится, сейчас он станетзачитывать, и обеда теперь не дождешься.
Прасковья, отнеси индейку и стерлядей на ледник, а лафит ясама в буфет запру!..
– Дождь зарядил, – сказала Марина, потянулась и погладилаего по густым, прекрасно сохранившимся волосам, – теперь уж до самогоПокрова!..
Кажется, в прошлой реплике дождь зарядил «до самыхПетровок», впрочем, какая разница!..
– Да-с, – поддержал муж. – Неприятно.
– А я люблю осень. – Марина перебирала его волосы –прекрасно сохранились, удивительно даже! Говорят, тестостерона маловато, чтоли! У мужа совершенно точно маловато. Вот у Разлогова этого самого тестостеронабыло с избытком.
Глоток свободы, всего один, ах как мало!..
…Но обедать-то подадут сегодня?
Зная, что муж может так просидеть и час, и два, Маринанагнулась, легко поцеловала его в дивные, вкусно пахнущие волосы и спросиланежно:
– Ну что, Костенька?
– Ах да, Марина! Вот же! – Он взмахнул журналом. – Я хотел,чтобы ты взглянула…
Он торопливо пролистал туда, потом обратно, не нашел,взглянул виновато и опять пролистал.
Марина ждала – все с той же нежной улыбкой.
Как хорошо, что все сложилось именно так. Как хорошо, чтоРазлогов умер…
– Вот! – радостно сказал Костя и сунул распахнутый журнал ейк лицу. – Вот, полюбуйся!..
Марина видела плоховато – не девочка все-таки, да и сумеркиклубились в комнате, мешали читать!
– Что там, Костенька? – спросила с неудовольствием. Она нелюбила, когда ей напоминали о возрасте, даже случайно. – Ты же знаешь, я нечитаю журналов!..
Она была совершенно уверена, что там рецензия, в которойнаписано, что она Фаина Раневская и Мишель Пфайффер в одном лице, и к тому, чтопоследовало, готова не была.
Муж вдруг поднялся со скамеечки у ее ног и зажег в эркересвет. Марина зажмурилась. Окно в серый город разом потемнело и как будтопровалилось.
– Костенька!..
Но он уже сунул ей под нос журнал.
Марина ничего не поняла.
Ну журнал. Ну какая-то деваха из молодых, неинтересная, каквсе нынче, – волосы завитками, белые, ноги палками, длинные, зубы жемчугом,вставные, груди полусферами, наливные, сапоги до бедер, ботфортами.
Все стандартно, неинтересно. Марина рассердилась. Она всегдасердилась, когда чего-нибудь не понимала.
– Костенька? Зачем, милый, ты принес мне эту… чепуху?! Язанята, над ролью работаю, у меня сейчас момент такой сложный…
– Да вот! – Муж перевернул страницу и хохотнул совершеннопо-мужицки. – Посмотри, Марина! Это ж твой Разлогов! Ну хорошо, хорошо, несердись, душенька, не твой! Но ты посмотри только! Ты только посмотри! Его ужпохоронили, а журналы все… печатают!
Он запнулся и заключил торжественно:
– Гадость какая!
И такая радость была в его голосе, такое превосходство –живого над мертвым, правого над неправым, – что Марине стало противнопо-настоящему.
Юлии Павловне Тугиной было так же противно при виде ВадимаДульчина в четвертом акте «Последней жертвы»!
…Или в третьем ей было противно?..
– Ты посмотри, посмотри, Марина!
Она взяла журнал с осторожной брезгливостью и посмотрела.
На фотографии была все та же, ногастая-грудастая-губастая,вся загореленькая, лоснящаяся, в нужных местах присыпанная белым пляжнымпесочком, а на заднем плане… Марина поднесла журнал к глазам.
Ну да, да. На заднем плане Разлогов, отчетливо видный,раздраженный до крайности, губы поджаты, черные, прямые, густые до странностиресницы почти сошлись – так прищурился.
– Ты только представь себе, – горячо говорил муж над ухом, –большой человек, бизнесмен, да еще женатый!.. И покойный, он же… умер, а туттакие вещи…
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
