Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
— А что сейчас с вашим журналом? — спрашиваю я. А не может ли Лола Даггет быть знакома с Доной Кинкейд и знать, что Кэтлин — мать Доны?
— Разумеется, сейчас мне не разрешают им заниматься, — с обидой произносит Кэтлин. — Наверно, нашли кого-то другого. Я работала тогда в библиотеке, если вы помните, а теперь вот не могу. Так я и счет в магазине открыла. Двадцать четыре доллара в месяц; покупаешь время от времени что-нибудь вкусненькое да еще бумаги и марки — хватает ненадолго. А теперь кто станет присылать мне деньги? Кто мне поможет? Как, скажите на милость, купить хотя бы шампунь, чтобы вымыть голову?
Я не отвечаю. От меня она ничего не получит.
— В блоке «Браво» правила для всех одинаковы, и не важно, кто ты, обычный заключенный, определенный сюда для его же блага, или серийный убийца. Наверно, это и есть та цена, которую платишь за безопасность, — говорит она, а я вдруг замечаю, какое у нее грубое, неприятное, жестокое лицо, словно нечто отвратительное лезет из нее наружу. — Да только вышло наоборот. Теперь опасность у меня прямо над головой.
— Какая опасность? — спрашиваю я.
— Я не знаю, почему они так со мной поступили. Меня нужно перевести назад.
— Так какая опасность вам угрожает?
— Лола, вот кто за всем этим стоит, — говорит она, и круг замыкается.
Джейми Бергер приезжала в тюрьму, чтобы поговорить с Лолой Даггет, которая связана с Кэтлин Лоулер. А Кэтлин Лоулер связана со мной. Не подавая виду, что знаю, кто такая Лола Даггет, я прикидываю, может ли она быть как-то связана с Доной. Не знаю, как и почему, но все мы оказались внутри одного замкнутого круга.
— Она так хотела. Хотела, чтобы я была здесь, рядом с ней, — сердито продолжает Кэтлин. — У нас здесь нет отдельного блока для смертников. Их сейчас и не осталось никого, кроме Лолы. Последней была Барри Лу Риверс, та, что убивала людей в Атланте, подмешивая мышьяк в сэндвичи с тунцом.
Барри Лу Риверс, прозванная Чертовой Поварихой. Я знакома с этим делом, но вида не показываю.
— Одни и те же люди каждый день покупали одни и те же сэндвичи с тунцом, и она радушно им улыбалась, а им день ото дня становилось все хуже и хуже, — продолжает Кэтлин. — И вот как раз перед смертельным уколом, в самый день казни, она подавилась сэндвичем с тунцом у себя в камере. Я называю это черным юмором жизни.
— Камера смертников этажом выше?
— Это обычная камера с максимальной изоляцией, как и любая другая, ничем не отличается от моей. — Кэтлин говорит все громче, все раздраженнее. — Лола наверху, а я здесь, внизу, как раз под ней. Докричаться до меня она не может, подбросить «кайт» тоже. Но мне же передают…
— Что вам передают?
— Угрозы. Я знаю, что она мне угрожает.
Я не указываю на тот очевидный факт, что Лола Даггет заперта в своей камере, где проводит двадцать три часа в сутки, как и сама Кэтлин, и что возможность какого-либо физического контакта между ними исключена. Навредить кому бы то ни было Лола не в состоянии.
— Она знала, что, если настроит людей против меня, если мне начнут угрожать, начальство наверняка переведет меня в этот чертов корпус, поближе к ней. Так оно и вышло, — саркастически добавляет Кэтлин. — Лоле нужно, чтобы я была рядом.
Лола устроила перевод Кэтлин в блок «Браво»? В это верится с трудом.
Это сделала Тара Гримм.
— А раньше подобного рода проблемы с другими заключенными у вас случались? — спрашиваю я. — Такие, чтобы возникла необходимость перевода?
— Вы про перевод в блок «Браво»? — Кэтлин повышает голос. — Да ничего подобного! Меня никогда не изолировали. С чего бы это? Они должны выпустить меня отсюда. Мне необходимо вернуться к прежней жизни.
За окнами комнаты свиданий прохаживается надзиратель Мейкон. Я чувствую, что он поглядывает на нас, но сама на него не смотрю. Думаю о том стихотворении, которое Кэтлин прислала мне, о литературном журнале, который она выпускала до последнего времени, всего несколько недель назад. Интересно, часто ли она сама печаталась в нем, обходя других. Бросаю взгляд на часы. Наши шестьдесят минут практически истекли.
— Мило с вашей стороны, что принесли для меня это. — Кэтлин держит фотографию на расстоянии вытянутой руки и щурит глаза. — Надеюсь, ваш суд пройдет хорошо.
Тон, каким это сказано, привлекает мое внимание, но я не реагирую.
— Суд — это вам не пикник. Конечно, я сразу же признаю себя виновной, чтобы получить минимально возможное наказание. Берегу средства налогоплательщиков. Несколько раз получала условное наказание, потому что мне всегда хватало честности признаться, сказать «да, я это делала»… Если у вас нет репутации, которую стоит защищать, то проще всего сразу признать свою вину. Лучше, чем отдаться на волю присяжных, — фыркает она, — которые только того и хотят, чтобы учить других на твоем примере.
Она не думает о Доне Кинкейд, которая ни за что и никогда не признает свою вину в чем бы то ни было. У меня в животе неприятное ощущение пустоты.
— У вас-то, доктор Кей Скарпетта, репутация есть. Такая, что в этих стенах и не поместится, да? Так что для вас не все так просто, верно? — Кэтлин холодно улыбается, но глаза у нее безжизненные. — Я, конечно, рада, что мы наконец познакомились. Интересно будет посмотреть, из-за чего такой переполох.
— Не понимаю, какой переполох вы имеете в виду.
— Мне, признаться, до смерти надоело про вас слушать. Вы, наверно, писем не читали.
Я не отвечаю, понимая, что речь идет о письмах, которыми, предположительно, обменивались они с Джеком. Я этих писем не видела.
— Вижу, не читали. — Кэтлин кивает и ухмыляется, и я вижу зияющие провалы на месте отсутствующих зубов. — Вы и в самом деле ничего не знаете, да? Это даже хорошо. А то ведь, может, и не пожелали бы разговаривать, если бы знали. Или, может, и пожелали, но нос бы так не задирали. Может, спеси бы поубавилось.
Я сижу спокойно. Абсолютно собранная. Никакой реакции. Ни любопытства. Ни злости, хотя внутри все кипит.
— Мы еще до электронки писали друг другу настоящие письма, на бумаге. Джек всегда писал свои на линованной бумаге из тетрадки, как школьник. Было это, наверно, в начале девяностых, Джек тогда работал на вас в Ричмонде, и как же ему было хреново. Он часто писал мне, что вас бы стоило оттрахать для вашего же блага. Что вы неудовлетворенная психованная сучка, что если бы нашелся кто-то, кто отымел бы вас по полной, то, может, у вас и нрав бы смягчился. Они часто шутили по этому поводу с тем детективом из отдела убийств, что работал с вами тогда. Посмеивались, что вы, мол, проводите многовато времени в холодильнике, в компании мертвецов, и кому-то стоило бы чуточку вас отогреть. Показать, что значит быть с мужчиной, у которого не игрушка в штанах болтается.
Когда я работала в Ричмонде, Пит Марино как раз служил детективом в отделе убийств. Теперь понятно, почему я не видела тех писем. Их забрало ФБР. Бентон — аналитик криминальной разведки и судебный психолог, помогающий бостонскому отделению, и я знаю наверняка, что он читал электронную переписку Кэтлин и Джека. Их содержание Бентон изложил мне в общих чертах, и я не сомневаюсь, что он прочитал и обычные письма, те, что были написаны на бумаге. Он не хотел, чтобы я прочла то, о чем сейчас поведала мне Кэтлин. Он не хотел, чтобы я узнала, какие гадости позволял себе Марино, как за моей спиной высмеивал меня. Бентон защищал меня от всего, что могло меня ранить, отговариваясь, что в письмах нет ничего заслуживающего внимания. Я тверда и спокойна. Я не реагирую. Я не дам Кэтлин Лоулер повода для злорадства.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
