— Нет, повелитель. Наверное, собака бродячая.
— Тогда почему ты кинулся ее защищать? Известно ли тебе, что некоторые даймё просто охотятся на собак, расстреливая из луков?
— Да, повелитель.
— Ты стал бы бить сына даймё, если бы увидел такое зрелище?
— Скорее всего нет, господни.
— Почему?
— Потому что это не проявление жестокости ради самой жестокости. Меня учили тому, что все существа, и люди тоже, обречены на смерть, которая так или иначе приходит к каждому. Однако важен род смерти. Умереть сваренным живьем ради чьего-то удовольствия — плохо даже для собаки. В нашем клане я никогда не видел такого зверства. Молодой господин Окубо — будущий даймё, и все-таки он наш гость и должен подчиняться нашим обычаям, которые не велят напрасно причинять боль даже бессловесным животным.
Отец Кадзэ открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл его. Сын защищал себя вполне по-мужски. Непонятно, из каких глубин мальчик извлекал такие умные ответы. Старшему Мацуяме хотелось повернуть голову и посмотреть на своего ребенка, однако протокол запрещал это при подобном разговоре. Надлежало смотреть прямо на даймё.
А хозяин дома был явно удивлен.
— Без сомнений, в клане Окубо есть свои обычаи, — дипломатично заметил он. — Как ты считаешь, почему Окубо пожаловался на тебя?
— Чтобы причинить мне неприятности и…
Впервые за всю беседу Кадзэ выглядел как смущенный мальчишка. Он умолк.
— Закончи мысль, — приказал даймё.
— Слушаюсь, повелитель. Я полагаю, молодой господин Окубо пожаловался, потому что плохо обучен бусидо, пути воина. Настоящий воин никогда не станет жаловаться по поводу таких пустяков.
Даймё закрыл лицо рукой, чтобы скрыть улыбку. А его сын, не столь искушенный в искусстве притворства, громко рассмеялся.
Спустя минуту даймё произнес:
— Хорошо. На этот раз я не стану тебя наказывать. Однако впредь следует держать себя в руках и не бить сыновей даймё, даже если они совершают поступки, которые кажутся тебе жестокими.
Кадзэ и его отец низко поклонились и вышли из комнаты. Мацуяма-старший посмотрел на сына так, будто видел его в первый раз.
Когда они удалились, даймё взглянул на своего наследника и сказал:
— Когда-нибудь этот молодой человек станет твоей правой рукой.
Окубо заверили, что Кадзэ сурово наказан, однако он продолжал ненавидеть мальчишку. Его ненависть распространилась и на слуг, которые не защитили его. Вернувшись в свое поместье, он казнил их.
Позднее Кадзэ и Окубо вновь встретились в финале турнира фехтовальщиков — с известным результатом. После этого Окубо захотел не просто победить своего противника, а уничтожить его.
Глава восьмая
Мало денег, много труда,
И мгновенная радость.
Привет тебе, балаган.
Кадзэ балансировал волчком на клинке, направляя его к острию. При этом он смотрел не на вращающийся деревянный раскрашенный шарик, а на дом, находившийся на противоположной стороне улицы.
Скромная постройка из темного дерева, окруженная белой оштукатуренной стеной. Она могла быть местом обитания какого-нибудь чиновника, если бы не вывеска с надписью «Маленький цветок» над дверью.
За двадцать минут, необходимые Кадзэ для выполнения трюка, никто не вошел в заведение и не вышел из него. В этот утренний час улица буквально кишела людьми, спешащими по своим делам. Самурай провел много лет в полном одиночестве, странствуя по дорогам, и теперь людской водоворот, типичный для Эдо, производил на него странное впечатление. Усилием воли он отогнал посторонние мысли и сосредоточил внимание на борделе.
Кадзэ находился в Нингё-то, районе столицы, расположенном неподалеку от строительной площадки замка Эдо-е, между реками Сумида и Нихонбаси. Тут было полно публичных домов, распивочных, театров и других развлекательных заведений на любой вкус. Огромное количество лавок дало название этому участку города — «Кукольный городок». Кукол делали из фарфора и ткани. Ирония заключалась в том, что там, где родители счастливых детей покупали красивые игрушки, располагался дом терпимости, торгующий малолетними девочками.
Теоретически девочек не трогали до тех пор, пока они не взрослели. Но только теоретически. Впрочем, если такое заведение, как «Маленький цветок», не привлекало к себе большого внимания и не вызывало проблем, то власти разрешали его деятельность.
Кадзэ уже около часа наблюдал за борделем. Пока там все было тихо, что неудивительно, ибо жизнь в таких домах начинается в ночное время. Туда не ходят разносчики с едой и напитками. Мацуяма был одет как уличный актер, он мог войти в дом и поискать дочь своих господ. Самурай решил обойти здание вокруг и посмотреть, нет ли там переулка, ведущего к заднему входу.
Обойдя половину квартала, Кадзэ обнаружил несколько узких улочек, но все они вели к каким-то лавкам, а не к «Маленькому цветку». Тогда он решил еще раз пройтись. Как и большинство районов Эдо, Нингё-то спешно перестраивался после большого пожара, так что теперь в основном состоял из беспорядочно расположенных временных построек. Кадзэ обладал способностью замечать даже такую мелочь, как след кролика на снегу, однако не мог нигде различить входа в бордель.
Внезапно из какого-то домика вышел человек и остановился, с удивлением разглядывая Кадзэ.
— Самурай-сан! — воскликнул он.
Это был Горо, один из двух крестьян, с которыми недавно повстречался Кадзэ. Они помогли ему доставить груз с золотом одному купцу из Камакуры. В конце путешествия он щедро наградил Горо и его напарника Хандзо, дав им четыре золотые монеты.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Кадзэ.
Горо выпятил грудь.
— У меня тут достойное дело, — гордо ответил он.
Кадзэ посмотрел на занавеску на двери. На ней стояло одно слово: «Кабуки». Самурай не знал его значения. Оно состояло из трех иероглифов: «ка» — песня; «бу» — танец и «ки» — умение. Умение петь и танцевать. Забавно.
— И что это за дело? — поинтересовался он.
— Нечто совсем новое! У самураев с давних времен существует театр Но, а театр Кабуки совсем недавно основан в Киото некоей Окуни. Она была храмовой девой и танцевала перед зрителями. Дело должно прижиться в Эдо. Входи! Мы как раз репетируем. Сам увидишь.
Кадзэ, которому было любопытно узнать, чем это занялся крестьянин, вошел в здание и сразу же попал в коридор, отделанный грубыми досками. Горо провел самурая в обширное помещение. Пол пересекали низкие перила, разделяя пространство на небольшие секции, каждая из них была покрыта дешевыми татами. В задней части находилось возвышение, напоминающее сцену в театре Но. За помостом, образуя задник, висел большой занавес с грубо нарисованной на нем сосной.
